Стальная память

Всеволоду Бабаеву очень не нравилось, что его видел выходящим из арки дома, в котором проживал Прокопий Иванович, седоватый мужчина на костылях. О двойном убийстве обязательно будут говорить, и седой может вспомнить человека, с которым столкнулся. Однако избавиться от такого опасного свидетеля возможности не представлялось. Ну не мочить же его посередине улицы, заполненной людскими толпами, словно в большевистский праздник Первое мая!

Бабаев тронул ладонью щеку – ощущение такое, что на кожу что-то налипло – и поднес ладонь к глазам: кровь! Как же он не заметил, что после удара топором по головам жертв на него брызнуло несколько капель крови?!

Всеволод Бабаев еще несколько раз провел ладонью по лицу и шее. Крови больше не было. Он осмотрел свою одежду, вроде тоже все чисто. То, что он раньше не сподобился проверить лицо и одежду на наличие кровавых пятен, его расстроило несказанно. Старость? Рановато вроде бы с ума сходить…

Владислав Леонидович горестно вздохнул и свернул с улицы Баумана по направлению к Протоке. Здесь, на Правопроточной улице, стоял дом переменной этажности. И в подъездах, где насчитывалось шесть этажей вместо пяти, ходил лифт, обслуживаемый городской конторой по ремонту лифтов. Выстроенный во второй половине тридцатых годов, дом имел венецианские окна по всему фасаду, парадные и черные входы, пилястры, ризалиты, карнизы и бельведер на крыше. Во дворе стояла собственная котельная и была небольшая эстрада со скамейками полукругом, где время от времени в вечернее время крутили новые фильмы, а иногда выступали местные артисты. Однажды с актерскими монологами Татьяны из «Мещан» Алексея Максимовича Горького и Раневской из «Вишневого сада» Антона Павловича Чехова на этой сцене выступила орденоносец, заслуженная артистка РСФСР Гульсум Болгарская.

Во дворе был сооружен фонтан, который в годы войны перестал работать. А в некоторых квартирах имелась даже ванная комната (и это уже не считалось буржуазным пережитком, как в начале тридцатых годов), что со всем прочим делало дом привилегированным и весьма привлекательным для проживания. Строился дом для городских стахановцев и инженерно-технических работников завода обозных деталей, выпускавшего тачанки для Рабоче-крестьянской Красной армии, телеги, дуги, хомуты и прочую обозную утварь. В одной из больших однокомнатных квартир дома на втором этаже – в таковых ванных комнат не имелось – проживал с самого первого дня заселения дома Всеволод Леонидович Бабаев, в настоящий момент советский пенсионер, поскольку работал в те времена на инженерно-технической должности в конторе завода, получившего в одна тысяча девятьсот тридцать пятом году статус оборонного. Ведь помимо обозной утвари завод выпускал с тридцать третьего года самолетные лыжи, лонжероны, кабины и крылья для самолетов. До тысяча девятьсот тридцать девятого года Бабаев ютился в фанерном домике-общежитии с жилой площадью сто пять квадратных метров, где проживало человек двадцать работников «обозки» – так в простонародье назывался завод обозных деталей. Естественно, когда завод построил жилое здание на Правопроточной, Бабаев, как действующий итээровец завода, получил, как прочие инженерно-технические работники завода, нуждающиеся в жилье, отдельную благоустроенную однокомнатную квартиру, поскольку семьи и близких родственников Всеволод Леонидович не имел. Зато метраж у нее был почти в половину всей фанерной общаги. Позже, летом сорок первого, когда в Средневолжск был эвакуирован Ленинградский авиационный завод номер триста восемьдесят семь, слившийся с «Обозкой», квартиры в доме на Правопроточной стали получать в основном инженерно-технические работники авиационного завода, начавшего выпускать биплан По-2.

И еще дом имел большой подвал (что было огромным плюсом), где для каждого ответственного квартиросъемщика было выделено помещение вроде деревянной сараюшки, где жители дома могли хранить (и хранили) помимо картошки, солений и маринадов всякий ненужный в квартире хлам, который попросту жалко было выбросить. Это были старые ржавые велосипеды без цепей, раскладушки с растянувшимися и тоже ржавыми пружинами, мятые медные самовары; крепко битые молью зимние пальто и даже шубы, стиральные доски, корыта, тазы и прочая рухлядь, которая лежала годами без всякой надобности и которую можно было без всяческого зазрения совести выкинуть на свалку, да не поднималась рука.

Здесь, в подвале, у дальней стены у Всеволода Бабаева имелся небольшой тайничок: третий кирпич от пола вынимался, и за ним имелось пустое пространство шириной и глубиной в две ладони. В тайнике в жестяной коробке из-под монпансье «Г. Ландрин» с надписью по диагонали «ГОСПИЩЕТРЕСТ» у Бабаева хранились украшения со «сверкальцами» и прочие золотые кольца-сережки. В коробке также хранились завернутые в газетную бумагу три колбаски из царских золотых червонцев общим количеством шестьдесят штук и советские деньги в сумме восьмидесяти с половиной тысяч рублей, что равнялось пятидесяти профессорским окладам.