Стальное лето

— Не ту кнопку жмешь, вот эту надо, — орал он. — Да не сейчас, потом! На нижнюю жми!

Алессио плохо разбирался во всех этих навороченных телефонах, с помощью которых можно было снимать видео и фотографировать.

Кристиано тем временем разделся, залез на огромный «Катерпиллар» и стал махать руками.

— Давай, Алессио! Снимай!

Алессио ткнул кнопку и на экране появилось движущееся изображение. Щуплый торс с треугольничком загоревшей кожи под подбородком. Персонаж передачи «Дикая природа».

— Клево, надо в Интернет выложить!

Несколько рабочих в стороне наблюдали за придурком, скачущим в ковше экскаватора. Другой придурок снимал это на телефон.

— Погоди, сейчас заведу! — Кристиано перелез в кабину и резко дал по газам.

Махина весом в несколько тонн встала на задние колеса.

— Смотри, «Катерпиллар» пошел на взлет!

Алессио кивнул, не прекращая снимать.

Кристиано как с цепи сорвался. Ему было в кайф рисковать. Все вокруг смотрели на него. Рабочие побросали свой инструмент, зрителей все прибавлялось.

— Вот хренов псих! Посмотри, что за урод!

— Давай, давай опрокинься! — крикнул Маттиа и погрозил Кристиано кулаком.

Но Кристиано не видел его. Он удерживал «Катерпиллар» на дыбах, рискуя опрокинуть. Он укрощал экскаватор, как быка на корриде, и народ потихоньку начал ему аплодировать.

— Вот смешно будет, если он сейчас навернется, — сказал Маттиа, подойдя к Алессио.

— Это он для сына старается, — пошутил кто-то.

— Нет, на порносайт выложит.

Кристиано вошел в раж. «Катерпиллар» стал вдруг вертеться, как юла, поднимая пыль и расшвыривая комки металлической стружки. Заставив стальное чудовище сделать еще один круг, парень наконец дернул ручной тормоз. Никто не заметили бригадира, который бежал, чтобы набить Кристиано морду.

Ильва — это секретное название Эльбы. Именно эта тайна позволяет заводу держаться на плаву…

Алессио видел, как бригадир схватил Кристиано за шкирку, словно кота. А еще он видел нескончаемый ряд труб, над которыми возвышалась она, домна. В его сознании не укладывалось, как связать этот индустриальный пейзаж с десятком утлых плотов, на которых этруски переправляли через пролив руду, идущую затем на изготовление боевых топоров…

Полуголый Кристиано дрался с бригадиром. Он умудрился залепить ему прямо в глаз, и тот завопил:

— Клянусь, ты уволен, говнюк!

33

В девять утра дочь подняла его с кровати.

— Осторожно, — предупредила она.

Кожа на руках стала дряблой. Простыни с вышитыми инициалами, свадебный подарок, дурно пахли, но у Франчески не было ни малейшего желания связываться со стиркой.

Поддерживаемый дочерью, Энрико дополз до кухни. Там она помогла ему сесть и повязала салфетку поверх пижамы. После операции он мог есть только бульон и кашу. За это время он здорово похудел.

— Тебе помочь? — спросила Франческа.

Энрико все еще не научился обращаться с ложкой четырьмя пальцами — один палец ему ампутировали. Мотнув головой, он показал, что будет есть сам. Посмотрев немного на Франческу, он перевел взгляд на кувшин, где было молоко, и попытался налить себе немного. Нужно взяться за ручку кувшина и наклонить его, но даже с этим он не мог справиться.

В марте к нему приходили психологи. Он так и не понял, чего они хотели. Завод регулярно посылал к нему соцработников. Администрация «Луккини» хотела наконец уяснить для себя его положение, но Энрико не мог разобраться в этой куче иероглифов и поэтому игнорировал присылаемые ему анкеты.

Франческа, не присаживаясь, следила за каждым его движением. Ему было неприятно, что она видит, как он пытается налить молоко. Он заживо погребен в своей облупленной муниципальной квартире. Его соседи насмехаются над ним. У него уже нет ни имени, ни фамилии. Он превратился в вещь, во что-то.

Франческа выхватила кувшин из искалеченной руки и налила молоко к кружку.

Домна… АФО4… Почему 4? Энрико отчаянно рылся в закоулках памяти, и память все чаще отказывала ему. Это четвертая домна, единственная, что еще работает. Избыток стали на рынке вынудил администрацию остановить три другие печи. Осталась одна, а у него нет одного пальца… Одна домна, один палец… Он глотал молоко из кружки.

Франческа заставила его выпить все до капли, вытерла ему рот, затем отвела в туалет, где помогла усесться на унитаз, и сунула в руку кусок туалетной бумаги, как будто не знает, что он ей не воспользуется. Когда он позвал ее, она увела в гостиную и усадила на диван, где уже устроилась ее мать с вязанием и котом на коленях. Оказавшись перед телевизором, Энрико запрокинул голову и задремал.

Социальные работники говорили, что в апреле Энрико совсем сдал. Он почти облысел, не мог самостоятельно есть и мыться. Он гнил заживо.