Стальной арбитр

Гатаулин во время моих выступлений и бровью не повел. В его руках неожиданно появился сотовый телефон, майор набрал номер и после минутной паузы произнес только два предложения:

– Он здесь. С большой вероятностью можно утверждать, что это именно тот, о ком вы сообщили.

Трубка телефона скрылась из виду, одновременно с этим действием Гатаулина машина пришла в движение. «Опель» быстро набирал скорость, и мой страх рос вместе с перемещением стрелки спидометра вправо. До этого главными моими чувствами были досада и недоумение, но теперь они уступили место самому древнему и самому нужному для выживания человеческой особи чувству. Я, наконец, стал осознавать, что по недоразумению оказался втянут в очень опасные приключения. Во мне росло подозрение – эти люди никакой не МУР, вообще не менты. Тут одно из двух: либо мной заинтересовалась солидная спецслужба, либо мафия. А в государстве Российском эти организации могли многое, особенно сейчас. Будь на моем месте профессионал, он, возможно, давно бы распознал, кто есть кто, а я, имевший приводы в милицию только по малолетству, не знал даже, какие корочки должны быть у сотрудника МУРа и чем они отличаются, скажем, от удостоверения человека из ФСБ. Потом меня насторожило нежелание со мной разговаривать, будто бы после того, как я покинул салон автобуса, я перестал быть человеком, а превратился просто в груз, в вещь, которую следовало передать дальше, не обращая внимания на разумность этой вещи. И эти многозначительные слова Гатаулина во время телефонного разговора… Даже сама обстановка вокруг подавляла. Серый полумрак за стеклами «Опеля», люди с каменными лицами и бульдожьей хваткой вокруг, а впереди полная неизвестность. Попыток разговорить невольных попутчиков я больше не делал. Пока что я собирался с силами, боролся с предательской дрожью во всем теле, готовясь встретить любую опасность по возможности достойно. Хотя, если меня решат убрать, то шансов выжить почти нет. То, что я довольно сильный человек – вес за девяносто и рост 187, – роли не играло. Меня конвоировали вооруженные «профи» со стальными нервами, а я был только борцом-недоучкой, споткнувшимся на первом спортивном разряде и не тренировавшимся лет пять, а также качком-любителем, который балуется со штангой полтора часа в неделю при наличии настроения. Утешало пока одно – мы ехали в сторону Сергиева Посада, тут Гатаулин не соврал.

Шоссе оставалось на удивление пустынным. По выходным в любую погоду здесь шел поток машин, москвичи стремились из мегаполиса на лоно природы. Сейчас же за несколько километров навстречу попался только один старенький грузовичок. По моим прикидкам, скоро лес должен был кончиться, дальше до города пошли бы только рощицы на холмистых полях.

«Опель» внезапно затормозил, меня бросило вперед, потом прижало к парню справа. Машина съехала с асфальта на лесной проселок, разглядеть который можно было, только заранее зная его расположение. Автомобиль затрясло, мокрые ветви били по стеклам и крыше – «Опель» быстро углублялся в лес. На какое-то время меня сковал страх: ясно, что везли меня специально в такое место, где никто не помешает захватившим меня людям сделать со своим пленником все, что угодно. Басни про выяснение личности и ближайшее отделение милиции в городе кончились. Я судорожно дернулся, рот открылся для того, чтобы крикнуть вопрос: «Куда вы меня везете, что вам от меня надо!?»

Но первое же слово было оборвано уткнувшимся мне в лицо холодным дулом. Время замедлилось. Боковым зрением я увидел руку человека слева, сжимавшую инъекционный пистолет – эту штуку я узнал сразу, таким мне делали прививку неделю назад. Наступило мгновенное облегчение; значит, меня не убьют сразу, может, будет еще шанс выйти живым из передряги. Палец нажал на спусковую скобу, шею кольнуло, голова инстинктивно дернулась вбок. И тотчас же по телу стало разливаться парализующее тепло, напряжение уходило, уступая место тупой покорной расслабленности. Сжимавшие запястья пальцы «кожаных» парней разжались, мои ладони безвольно упали на колени. Страх исчезал, наркотик начинал воздействовать на мозг. Сознание раздвоилось, одна часть его, ведавшая эмоциями, уснула в сладком наркотическом тумане. Я продолжал лишь механически фиксировать происходящие события, не в силах помешать чему-то или что-либо изменить.

«Опель» выехал на небольшую поляну и остановился, рядом замерла и «четверка», шедшая до того позади. Из нее вышли двое, встали на страже по обе стороны «Опеля». Мой мозг отмечал все, зрение как будто даже улучшилось, сквозь запотевшее стекло я легко различал мокрые травинки на поляне, примятые колесами, в десяти метрах от меня, мог без труда сосчитать лепестки на росшей у края поляны ромашки, прочитать заголовок газеты, брошенной предыдущими посетителями этого места. Вместе со зрением усилился и слух, теперь каждый шорох отдавался в голове, мне представлялось, что я очутился внутри большой металлической бочки, способной звенеть, подобно камертону, от любого, самого слабого колебания воздуха.