Стальной остров

Колька вдруг хохотнул, явно нервно, заработав подзатыльник от Деда. Сразу за ящиками оказалось свободное от барахла пространство, метра два-три. Дверь, старая и никогда не открывавшаяся до этого, была приоткрыта. Сквозь узкую щель тянуло холодом, намораживая на пороге ледяную корку и время от времени сыпля снежинками.

– Эта падла дверь вскрыла.

– Семецкий?

– Ну не песец же! – взорвался Васильев. – В говно не вляпайся, Чингачгук.

Макар на это бухтение внимания не обращал. Здоровенная, растекшаяся, но успевшая подмерзнуть куча под самой дверью, бывшая источником странного запаха в коридоре, беспокоила больше. В куче при свете сумерек, пробивавшемся из-за двери, что-то поблескивало.

– Дед, погляди.

– Чего там эдакого? Семецкий нам под дверью насрал.

– Да не бухти, дверь приоткрой, света мало. Блестит.

– Ну-ка, – Васильев отломил доску от ящика и стал ковыряться в куче, которую успел подгрызть песец. Макар скривился, держа, впрочем дверь под прицелом.

– Ага.

– Что это, Дед?

– Ну-у… я не врач, конечно, но вот этот шипастый шарик с клушье яйцо, почечный камень.

– А это получается… – обомлел Макар, успевая смотреть и на дверь и на кучу.

– Ну да. Это, парень, зубы. Пломбы из амальгамы, потому и блестят. Отрастил Юра пальцы, избавился от болей в почках и, видимо, сменил зубы с дырявых на новые.

– Так же не бывает, Дед!

– Дерьмо с тобой не согласно, – вздохнул Васильев, поднимаясь с колена и с тоской глядя на улицу, откуда поддавала начинавшаяся вьюга.

Глава двенадцатая

– Так! – Васильев, подняв КС, слушал тишину. Которой не было.

Капала наледь стен и потолка, подтаявшая от тепла, которое проникло из станции через открытые Семецким двери. Пищали вездесущие лемминги, никогда не спящие и вечно ищущие еду, набежавшие сразу, как только запахи Треугольника вышли наружу. Потрескивали фитили фонарей, а Колька, точно заболевший, шмурыгал забитым носом.

– Сука… – Васильев сплюнул. – Назад, быстро и осторожно. Макар, закрой вход.

Заскрипел протестующий винт, не желавший подчиняться человеку. Макар пробовал несколько раз, но не выходило. Семецкий, став иным, сумел сорвать резьбу, почти прикипевшую и не дающую запереть дверь с уплотнителями.

– Подтащите тяжелое и придавите ее, – дед сопел, злясь. – И за мной. Я на станцию, боюсь за…

Он не закончил, да оно и так понятно. Ашот и Паша ушли в соседнее крыло, а Иван Сергеевич остался с женщинами. Боец из него так себе, как и охотник. Надо возвращаться.

Дед развернулся к основному модулю. Сделал первый шаг.

Вопль долетел искаженно, но ощутимо. Дикий крик боли и ужаса. Как кричали молоденькие тюлени под колотушкой неумелого Макара двадцать лет назад. Безысходно и жутко плача из-за ломающихся костей, рвущихся внутренностей и страха. Стрельба накатила позже, беспорядочная и суматошная.

– Пашка! – Коля дернулся, бросив ухваченную часть вездеходного дизеля, аккуратно сложенного в коридоре совсем недавно.

– Стоять! – рявкнул Дед. – Заканчивайте.

И побежал туда сам, без света, один.

Никогда Макар не работал так быстро, ни разу. Железяки, накиданные одна на другую, придавили друг друга, вроде бы надежно удерживая дверь. Он глянул на них, надеясь, что выдержат, в случае чего. И понесся за Колькой, уже мелькавшим фонарем в нескольких метрах впереди.

Чертов пацан спешил к брату, а Макар только и знал, что спотыкался о так и не выброшенный хлам. Херово зрение подводило хуже некуда, мелькающее рыжее пятно впереди мутнело и удалялось.

В Кольку он почти влетел, едва успев притормозить. Вскинул АК, нутром чуя что-то нехорошее. Оставалось пройти еще полкоридора, в этом месте особенно густо заставленного вещами. Запасные кровати, стулья, несколько столов, верстак, пластиковые ящики с заготовленными шкурами. А Колька стоял столбом, трясясь мелкой дрожью. Да что же такое?

Он понял быстро, чуть отступив и дернув пацана на себя. Вот так, значит?

Дверь впереди оказалась закрыта. И вряд ли это сделал Дед. И хорошо, если он сам не лежит уже где-то здесь, со свернутой шеей, булькая кровью из вскрытого когтями-зубами горла. Хитрая сволочь обыграла их, зашла за спину, а они попались.

Рыжий свет фонаря прыгал, хватался за темные угловатые силуэты, нырял во мрак, порождая новые тени, разбегающиеся в стороны. Колька, стуча зубами, тянул из-за пояса пистолет. «Ярыгин» цеплялся за сбитую кухлянку, не шел.

– Спокойно, – шепнул Макар. – Встань за мной и отступи вбок.

Сердце бухало, разгоняло морозную тревогу из живота по всему телу. Но ему нельзя бояться, с ним пацан, пусть и помогавший расправиться с моржами, но ни разу не ходивший на взрослого умку, ни разу не бродивший ночью по острову, выслеживая наглых песцов, лезущих к продуктам. А ночь здесь иногда очень уж страшная. Так что, Макар, не следует сейчас трусить, даже если страшно так, что в штаны наделать можно. Это все потом.

– Может, с той стороны закрыли? – совсем слабо шепнул Колька.

Макар покачал головой. Это вряд ли, тоненькая полоска света, если совсем напрячь зрение, все же есть. Чего ж ты ждешь, сволочь, ты же специально это сделал… сделала?!