– Не моя.
– Какая она, Ашот?
Васильев подошел к ним, встал и старался смотреть в сторону. Переживал, но дело прежде всего, пока они еще целые… те, кто остался.
– Ашот?!
– Я слышу. Подожди.
– Хорошо.
Макар потянул Деда за рукав.
– Что?
– Семецкого мы положили. Валяется там.
– Молодцы.
– Глупость какая-то, не понимаю.
– Что именно?
Васильев недоуменно смотрел на Макара.
– Она рвалась внутрь, раз Семецкий ее пустил, так?
– Да.
– А для чего? Нас убить всех?
– Да кто ее знает. – Васильев пожевал губами. – Семецкого она заразила, так? Через…
Дед кашлянул и двинулся к Ивану Сергеевичу. Тот как-то сразу почувствовал его, поднял глаза и прикрыл собой Машу.
– Не подходи, Вася.
– Тихо, тихо… – Васильев остановился на расстоянии, не опуская КС. – Вань, надо ее осмотреть.
– Ты дурак? – Иван Сергеевич скрипнул зубами. – Что осматривать? Она мертва, Вася. И все.
– Вань, я все понимаю.
– Не подходи! – взвизгнул Иван Сергеевич. – Ты должен отвечать за безопасность членов экспедиции, ты, офицер безопасности! Ты присягу давал и под приказом расписывался! Она мертвая, ты живой! Не подходи.
Макар, неожиданно понимая все опасения Васильева, постарался незаметно обойти оставшуюся часть семьи сзади. На всякий случай, хотя куда уж дурнее заниматься исследованием мертвого тела, когда проблема находится где-то здесь. Проблема для живых.
Вот они сидят, его семья, трое мужиков, молодые и старый, потерявшие самого дорого человека, блин. Макар сглотнул, ощутив желание заплакать, как тогда, в детстве. Это же Маша, та самая, что заменила каждому кого-то любимого из прошлой доброй жизни. Маму, тетю, бабушку, девушку, всем помаленьку, по чуть-чуть, дарила свое тепло и заботу и вот, что от нее осталось?
Оболочка. Пустая и холодная. Макару была видна рука, правый глаз, наполовину закрытый волосами. Глаз, безжизненный, смотрящий своим темным провалом.
Темным?
У Маши голубые глаза. Были.
Макар открыл рот и опустил глаза, уставившись на ее руку. Только она уже была не ее. И…
– Маша?
Иван Сергеевич, замерший с прямой спиной, шевельнулся. Васильев начал поворачиваться к нему. Маша ударила первой, рванув зубами за шею своего бывшего мужа.
Вцепилась зубами, подавшимися с хрустом вперед, прокусила кожу, мясо, сосуды, вгрызлась почти за ухом, рванув вниз и вбок. Кровь ударила ей в лицо, а она уже била рукой вбок, стараясь попасть по детям, откатившимся в сторону.
Машка закричала, бросилась к выходу в южный проход, ближайший к ней, закрутила штурвал.
Маша, неловко кувыркнувшись вбок, вдруг выгнулась по-кошачьи, прижала к себе хрипящего и булькающего Ивана Сергеевича, боком-боком потянула за собой. Невозможно вжимаясь в пол – прикрывалась убитым ею мужем. От Васильева, замершего и смотрящего, как она двигается назад и вбок, точно между стволом КС и Макаром.
Близнецы, белые как мука, отступали по стеночке, двигаясь к скрипнувшей двери, открытой Машкой.
Ашот замер, смотря на Машу. Не на Жанну, на Машу.
Макар потянул из петли колотушку, понимая – удар будет только один.
Маша закричала, сильно, истошно, дико. Взмыла в воздух, почти ударившись головой о комингс и тут же отлетела назад, почти на два метра, разбрызгивая кровь из разорванного рта.
Васильев развернулся к ней, вскидывая КС.
Макар мягко шагнул вперед, перенес вес на правую ногу и ударил, как бил моржей, быстро, не давая оглянуться. Только бы не видеть лица, только бы не запомнить ее такой, только бы не…
Дубинка не подвела. Тело тоже. Голова глухо кракнула, трескаясь. Макар добавил еще раз, еще, бил, как сваи вколачивал, перехватив двумя руками. Наверняка, чтобы больше не смогла встать, чтобы не потянулась к нему мертвыми руками, недавно теплыми, умелыми и заботливыми.
КС не стрелял, почему? Макар выпрямился, подхватив «ярыгин» Ивана Сергеевича, вскинул его, поворачиваясь к новой крови. И замер.
Тварь явно была очень умной. Выбралась из восточного коридора, смогла как-то попасть в южный, то ли все же оторвав где-то листы, то ли выдрала там дверь, если запор все же проржавел. Тварь была умной, и не только из-за этого. Она родилась человеком. Это Макар понял сразу.
Пашка с Колькой, замерев, стояли перед ней, лицом к Васильеву. Под ногами, бледная, с закатившимися глазами, лежала Машка. Тварь, положив руки на плечи пацанов, почти ласково подпирала их подбородки большими пальцами. С очень большими когтями, упирающимися в шеи. Вот тебе и стреляй тут.
Высокая, может, чуть ниже Ашота, не понять. Тварь сутулилась, скрывая башку, маячившую за пацанами. Как такое возможно? Макар, не веря себе, смотрел на нее, пытаясь понять – а не глупа ли затея с попыткой добраться до Большой земли? А если она оттуда, а если это его отец, например, или кто-то из той своры, что травила Макара?
Кожа стала чем-то вроде шкуры, пусть и не покрытой мехом. Казалась толстой, гладкой и блестящей, как у тюленей, лениво переливаясь бликами. Темная, серовато-зеленая, со вздувающимися желваками мускулов и чего-то еще, смахивающего больше всего на шланги для двигателя, идущие местами даже над кожей, выходя из нее и прячась в плотные вытянутые мешки.