Стальной пляж

— Не могу назвать ни одной конкретной причины. Я не сделала достаточно… то есть, я не чувствую, что сделала достаточно, чтобы…

— Выставить руки навстречу морю неприятностей и одним толчком разделаться с ними?

— Вроде того. Я живу, как во сне, с тех пор, как это случилось. И чувствую, что обязательно должна что-то с этим поделать.

— Обсудить проблему — уже значит кое-что сделать. Быть может, всё, что ты можешь сделать, кроме… сама знаешь чего, это не падать духом. Легко сказать…

— Да уж… Как бороться с упорными приступами стремления к самоубийству? Я даже сказать не могу, откуда оно берётся. Я не ощущаю настолько сильной депрессии. Но иногда мне хочется просто… стукнуть по чему-нибудь.

— Например, по мне.

— Извини.

— Ты поплатилась за это. Чёрт побери, Хилди, я представить себе не могу, что бы я другого сделала, кроме того, о чём ты мне сказала. Просто не могу.

— А я… я чувствую, что не должна сидеть сложа руки! Ведь есть и другая сторона всего этого… Насилие. Я хотела узнать, возможно ли укрыться от глаз и ушей ГК. Потому что… я не хочу, чтобы он подсматривал, если я вдруг, знаешь, сделаю это снова, чёрт его возьми, я вообще не хочу, чтобы он на меня смотрел, пусть он убирается из моего тела, из моего мозга, прочь из моей проклятой жизни, потому что мне не нравится быть его подопытным животным!

Лиз положила руку мне на плечо, и я осознала, что ору во всё горло. Это меня разозлило, хотя я знаю, что не должно было — ведь это был всего лишь жест дружбы и участия… но жалость — это последнее, чего хочет от вас искалеченный человек. Он хочет даже не вашей симпатии — он просто хочет снова стать нормальным, таким же, как все. Любое проявление сострадания для него — как пощёчина, как напоминание, что у него не всё в порядке. Так идите же к чёрту со своей симпатией, к дьяволу ваше участие, как смеете вы стоять надо мной, здоровые и совершенные, и предлагать помощь, а вместе с ней — скрытое превосходство?!

Да, да, всё верно, Хилди, но если ты такая независимая, как же ты можешь выворачивать себя наизнанку перед первым встречным?

Я едва знала Лиз. И знала, что я не права, но мне всё же стоило усилий прикусить язык и не рявкнуть на неё: "Убери от меня свои вонючие лапы!" Нечто подобное мне уже раз пять или шесть хотелось бросить Фоксу. Рано или поздно я перестану сдерживаться и скажу это, спущу на него всех собак, и тогда он, наверное, уйдёт. Я снова останусь одна.

— Тебе придётся рассказать мне, как это всё обнаружилось, — попросила Лиз.

И я расслабилась. Она могла бы предложить помощь, и мы обе знали бы, что это была бы ложь. А простое любопытство насчёт того, как вся история выплыла наружу, я могла принять. Лиз посмотрела на стены центра для посетителей и изрекла:

— Думаю, пришло время мочиться в костёр и созывать собак.

Она потянулась к радио-глушилке.

— У меня остался ещё один вопрос, — поспешно сказала я.

— Валяй.

— Не отвечай, если не хочешь. Но чем таким незаконным ты занимаешься?

— А ты коп?

— Что? Нет.

— Знаю. Мне пришлось тебя проверить, ты не работаешь в полиции, и друзей среди копов у тебя нет.

— Парочку из них я довольно хорошо знаю.

— Но ты с ними не зависаешь в барах. В любом случае, даже если бы ты была копом и сказала, что ты не коп, твои показания будут недействительны, и твоё отрицание записано у меня на плёнке. Не делай такие удивлённые глаза, мне приходится защищать себя!

— Возможно, мне не следовало спрашивать…

— Я не сержусь, — она вздохнула и пнула жестянку из-под пива. — Вряд ли многие преступники думают о себе как о преступниках. В смысле, они не просыпаются по утрам и не говорят: "Кажется, сегодня удачный день, чтобы нарушить пару-тройку законов!" Я знаю, что занимаюсь противозаконными делами, но для меня это — дело принципа. То, что мы, отчаянные, называем Второй Поправкой.

— Прости, я не сильна в американской конституции. О чём эта поправка?

— Об огнестрельном оружии.

Я постаралась сохранить безразличное выражение лица. Сказать по правде, я боялась чего-либо куда худшего, чем это.

— Выходит, ты занимаешься контрабандой оружия.

— Я твёрдо верю, что право быть вооружённым — одно из основных прав человека. Лунное правительство с этим решительно не согласно. Я думала, ты именно поэтому хотела со мной поговорить — чтобы купить пистолет. Я привела тебя сюда, потому что тут у меня их зарыто несколько штук в радиусе пары-тройки километров.

— И ты бы продала мне один из них? Просто дала в руки?

— Ну-уу, я могла бы сказать тебе, где нужно копать.

— Но как тебе удалось зарыть их? Пока ты на поверхности, за тобой всё время следят спутники.

— Если не возражаешь, я не стала бы раскрывать коммерческие тайны.

— О, разумеется, я просто…

— Да всё в порядке, ты ведь журналист и не можешь так просто перестать быть любопытной сучкой.

Она снова потянулась за электронным устройством, чтобы снять его с моей шеи. Я положила на него руки. Расставаться с ним не входило в мои планы.

— Сколько это стоит? Я хочу оставить его себе.

Лиз прищурилась:

— Ты сейчас невидимкой растворишься в пустоте и прикончишь себя?