Стальной пляж

Я побывала на Чёрной Мессе Ведьм. Там все мы сняли одежду, был принесён в жертву козёл и нас обмазали кровью — участвовать было ещё менее интересно, чем рассказывать об этом. Я пристроилась на дешёвых местах в храме Леваны Израильской и долго слушала, как парень читает на иврите; за небольшую плату был доступен синхронный перевод. Я нахлесталась вином и наелась белёсой безвкусной выпечки, которые, как мне сообщили, были кровью и телом Христа — коли так, я доела его от ступни примерно до левого колена. Я выучила наизусть все куплеты гимна "Великая благодать" и большинство куплетов песнопения "Вперёд, Христово воинство". По ночам я читала различные священные трактаты; каким-то образом во время этого я подписалась на журнал "Сторожевая башня", сама до сих пор не знаю как. Я постигала красоты глоссолалии, повторяя слоги бессмысленной болтологии вслед за остальными, и синхронного перевода не было ни за какие деньги; невозможно участвовать в этом и не чувствовать себя по-дурацки.

Это лишь немногие из моих приключений, а список их длинен.

Лучше всего подытоживает его рассказ о визите, который я нанесла одному религиозному братству. Там в разгар торжеств мне сунули в руки гремучую змею. Не представляя, что полагалось делать с этой тварью, я схватила её за голову и выдоила прочь весь яд.

— Нет, нет, нет! — завопили все вокруг. — Надо было просто держать её в руках!

— Какого чёрта? — заорала я. — Вы что, не слышали? Эти гады опасны.

На что получила следующий ответ: Бог защитит тебя.

Ну-у, почему бы и нет? Я просто не видела ничего плохого в том, чтобы со своей стороны помочь Ему в этом. Я немного знакома с гремучими змеями и пока не видела ни одной, которая бы к кому-либо прислушалась. Вот в этом со мной вся и беда. Похоже, я всегда обезвреживала змею веры прежде, чем ей представлялся случай впрыснуть яд.

Возможно, это и было неплохо. Но мне по-прежнему больше некуда было податься.

* * *

Незадолго до смерти Сауэдо отдал мне красивый фаянсовый кувшин и умывальный набор. Я наполнила водой тазик, добавила немного розовой

воды, чуть-чуть масла персидской сирени и капельку "аромата французской горничной", намочила махровую салфетку и стала промокать лицо.

— Здесь ничто не даётся просто, правда? — произнёс Крикет. — Удивляюсь, откуда здесь вода-то берётся.

— Жизнь — это борьба, везде и повсюду, мой мальчик, — ответила я, спустила до пояса ночную сорочку, обмыла грудь и подмышки. — Просто разные люди в разное время боролись за разное.

— Вода течёт из крана, и это всё, что мне известно.

— Не разыгрывай передо мной дурачка. Вода берётся из колец Сатурна, её спускают на низкие орбиты в виде огромных кусков грязного льда, а мы их ловим и растапливаем. Ещё её берут из воздуха при его фильтрации или из бытовых стоков при переработке, затем её подают по трубам в твой дом и только потом она льётся из крана. А здесь у меня трубы заменяет человек, который приходит раз в неделю и наполняет бочки.

— А мне всего-то и надо повернуть кран.

— Мне тоже, — показала я на бачок сверху раковины, промокнула кожу насухо и стала натираться кремом. — Знаю, тебе смерть как хочется спросить, так что отвечу: я моюсь в городской гостинице каждые три-четыре дня. С головы до ног, с мылом и всем прочим. А если тебя ужасает то, что ты увидел, подожди, пока тебе не приспичит облегчиться.

— Ты и впрямь в это вжилась, не так ли? Вот этому-то я и не нахожу убедительного объяснения.

— А с чего ты вдруг так озаботился моим уровнем жизни?

Похоже, от этого вопроса ему стало неловко, и некоторое время мы хранили молчание — до тех пор, пока я не закончила стирать кольдкрем. Крикет отражался в зеркале позади меня, и в тусклом свете мне было не видно выражение его лица.

— Если ты собирался заклеймить тех, кто здесь живёт, неудачниками, брось. Это я уже слышала. И не отрицаю, — я открыла овальную лакированную пудреницу с надписью "Полночь в Париже", достала пуховку и так напудрилась, что оказалась в центре душистого облака.

— Потому тебе здесь и не место, — отозвался Крикет. — Хилди, ты по-прежнему можешь завоёвывать миры. Это не дело, взять и похоронить себя тут, удовольствоваться игрой в газетчицу. Тебя ждёт реальный мир.

На это мне тоже было что сказать, но я промолчала. Повернулась, чтобы видеть его лицо, подняла обратно на плечи бретели сорочки. Она вообще-то больше походила на длинный приталенный халат из жёлтого шёлка. В придачу к тому на мне всё ещё были мои лучшие шёлковые чулки на подвязках — пустячок здесь, фантазюшка там… Крикет закинул ногу на ногу.

— Ты как-то обвинил меня в том, что я не слишком хорошо лажу с людьми. И был прав. Мы с тобой знакомы много лет, а я не знала, что у тебя есть дочь, и многого другого о тебе не знала. Крикет, и ты далеко не всё знаешь обо мне. Распространяться не собираюсь, это мои проблемы, а не твои — но, поверь, если бы я не приехала сюда, меня бы уже не было в живых.