ЗА КАДРОМ раздаются шаги, слышен звук открывающейся двери.
Изначальница выглядит встревоженной.
Хилди (небрежно, на бегу): Аааааа… чч…
Хлопает дверь.
ЗАТЕМНЕНИЕ
Я лишилась чувств прямо на острие вектора просветления Котёнка.
Отключилась всего на несколько секунд, за которые снова пережила особенно бесплодный эпизод из раннего периода моего Поиска; нечто вроде комикса в комиксе. Вот правда жаль, что у Крикуньи-Визгуньи Сабины нет яичек. Мой пинок пришёлся бы ей прямиком в духовный центр.
— То, что только что произошло, — сказала я Котёнку, пока он помогал мне подняться, — было самым мощным оргазмом за всю мою жизнь. Господи, Котёнок, по-моему, ты здесь кое-чего достиг! И это был только первый урок? Чёрт побери, запиши меня на весь курс! Хочу начать углублённое изучение прямо сейчас. Мне бы и во сне не привиделось, что можно так кончить, и уж тем более с таким… землетрясением! Ух ты!
Я трепалась в этом духе ещё какое-то время и, вероятно, производила впечатление, будто прошло много-много лет с тех пор, как я впервые обнаружила, для чего нужен мужской хрен. Как вдруг сквозь золотую дымку неги пробился сигнал из реального мира — Котёнок нахмурился и изрёк:
— С тобой не должно было этого произойти. Весь смысл в просветлении, а не просто в физических удовольствиях.
— Прощай, — откликнулась я.
По крайней мере, Крикет был не склонен возражать против моего стремления к простым физическим удовольствиям. Да и заняли они у нас вовсе не пять часов. Первое из их множества мы испытали минут через пять после того, как начали, и Крикета оно настигло всё ещё одетым, только со спущенными до колен штанами. Потом мы немного угомонились и прекрасно провели остаток ночи.
Для меня это была первая ночь с мужчиной после Котёнка Паркера. Всё это время я даже не думала о сексе.
Я больше не теряла сознание во время оргазмов, но они были особенными по другой причине. Когда мы наконец насытились друг другом, на мне была по-прежнему надета большая часть того, в чём я легла в постель, и вот почему: Крикету так понравилось.
Столь многие наши слова происходят из тех времён, когда, судя по всему, секс был ещё более запутанным, чем сегодня! (Каким бы невероятным это ни казалось.) Вот взять хотя бы "извращение". Как по мне, это звучит осуждающе, но в те времена мастурбацию называли самоуничижением, и мне не нравится сам вкус слова "мастурбация". Или вот "фетишизм", "зацикленность". Скажете, "сексуальные предпочтения" — нейтральные слова? Скорее пресные и безвкусные. Впрочем, называйте как хотите, всё равно нам всем нравится разное. Герцогу Боснии — боль, желательно от укусов. Фокс любит срывать всю одежду; а вот Крикету захотелось, чтобы она осталась на мне. Ему понравилось шёлковое, сатиновое и кружевное "исподнее" и пришлось по вкусу смотреть, как я снимаю отдельные предметы.
Особая прелесть была в том, что Крикет не знал, что ему это нравится. Он вообще мало что знал. Он только учился быть мужчиной. И возможность помогать ему заново открыть себя приводила меня в трепет — такое испытываешь в жизни нечасто. Я могу припомнить всего три других случая, и последний из них представился лет семьдесят назад. К пятидесяти годам или около того уже совсем мала вероятность обнаружить новое предпочтение у себя или кого-либо другого.
— А я было начал считать себя приверженцем единственного пола, — поведал Крикет, когда мы вроде бы наконец успокоились. Я уткнулась головой ему в подмышку, рукой он медленно поглаживал меня по бедру, лёжа на спине, откинувшись на мои лучшие пуховые подушки. На животе он бережно удерживал чашку тёплого чая. Я встала, чтобы заварить ещё. Он наблюдал за мной, потягивая напиток маленькими глотками, и время от времени удивлённо вздыхал. Я приучила его давать отпить и мне, как только проведу ногтем по линии волос у него на животе.
— И вдруг будто что-то щёлкнуло, — произнёс он. Я слышала это много раз и раньше, но от звука его голоса ощутила умиротворение. — Что-то щёлкнуло в голове.
— Ум-гум, — откликнулась я.
— Вот только что щёлкнуло. Я говорил тебе, что спал и с женщинами. Это было забавно. И даже прекрасно. Оргазмы и всё такое прочее. Мне нравилось с женщинами, почти так же, как с мужчинами. Ну, ты знаешь?
— Ум-гум, — ответила я.
— Но как только я сменил пол, мне перестало везти с женщинами. Как будто что-то особенное пропало, понимаешь? Теперь это было не так, как раньше с парнями, даже можно сказать — не так, как было, когда я был женщиной. Я даже подумывал, не сменить ли пол обратно. Эта штуковина просто не доставляла мне достаточно удовольствия, — и он щёлкнул пальцем свою утомлённую новую игрушку. — Понимаешь?