Стальной пляж

Возможно, моя реакция была последствием недавних бесцеремонных вмешательств ГК в мою жизнь, но я наотрез отказалась от лекарств, выравнивающих настроение. Перепады меня, конечно, не радовали, я не мазохистка, но я твердила себе: если уж собралась пройти через это, Хилди, прочувствуй всё до конца. Иначе можно было бы и ничего не делать с собой, а просто почитать о материнстве.

Но подлинный источник моего беспокойства был таким же нелепым, как мороженое с гарниром из солёных огурцов. Поскольку я по-прежнему жила в Техасе и ездила в Деламбр, я продолжала раз в неделю посещать Неда Пеппера. На первый взгляд, для того, чтобы не вызывать подозрений ни у него, ни у кого-либо другого, но, уверена, я ходила к нему ещё и потому, что он меня странным образом успокаивал. Дело в том, что хоть он и не сдавал никаких экзаменов на звание врача, большинство пациентов обнаруживали, что он чертовски хороший интуитивный диагност. Доведись ему родиться во времена попроще, он мог бы сделать себе на этом громкое имя. И…

— Хилди, — сказал однажды Нед, постукивая себя стетоскопом по губе, — не хочу тебя пугать, но кое-что в твоей беременности нервирует меня, как ночной факел — скунса.

Он глотнул из очередной бутылки и, пошатываясь, встал со стула, пока я поправляла задранную юбку. Вот ещё почему я предпочитала его костоправам из Кинг-сити: для гинекологического осмотра в Западном Техасе почти не надо было раздеваться. Доктор просовывал холодный металлический диск стетоскопа мне под блузку и слушал сердце, сначала моё, потом ребёнка; простукивал мне спину и живот; измерял температуру стеклянным термометром и под конец просил: "Закинь-ка ножки на эти подставки, дорогуша". Я знала, что у него есть блестящее латунное гинекологическое зеркало и он сгорает от желания его опробовать, но категорически отказывалась. За исключением этого, пусть выглядит эскулапом и разыгрывает передо мной доктора, поиграем и довольные разойдёмся по домам. Так какого дьявола морочить мне голову своими дурацкими нервами? Он не имел никакого права нервничать. Тем более не имел права говорить мне об этом. И казалось, он и сам это понял, как только глоток виски докатился от рта до желудка.

— Полагаю, ты ходишь к настоящим врачам? — смущённо спросил он. Когда я ответила, что хожу, он кивнул и подёргал себя за подтяжки. — Ну-у, тогда… тогда и не боись. Возможно, сынуля родится верхом на необъезженном жеребце, играя в пятикарточный покер. Весь в мамочку.

Разумеется, я не перестала переживать. Беременность — это безумие, вот хоть на меня посмотрите.

* * *

Когда я убедилась, что тошнота совсем прошла, я встала и увидела, что сидела на курятнике. У него был стальной каркас, но под моим весом от него отлетела большая часть тонких щепочек, приклеенных по бокам и изображавших стены. Петух размером не больше мыши, возмущённый таким поруганием, яростно клевал меня в пальцы ног. Несколько дюжин кур среди развалин подзуживали его сердитым клохтаньем.

Новорождённый жеребёнок пока не встал на ножки, но зрелище уже закончилось. Гензель, Гретель и Либби разошлись по своим делам. Я ещё постояла у сарая, сочувствуя кобыле. Она взглянула на меня, будто говоря: скоро придёт и твой черёд, госпожа всезнайка. Я просунула руку в сарай и кончиками пальцев погладила новорождённого. Мать попыталась укусить меня, но я её не виню. Я выпрямилась, отряхнула колени и зашагала к крестьянскому домику.

Я знала, что и у него снимается крыша, видела, как его открывали дети. Но я до сих пор не знаю, как относиться к некоторым видам домашних существ, а потому не стала заглядывать сверху. Вместо этого наклонилась и качнула миниатюрный дверной колокольчик. Вскоре дверь домика открылась, один из пупсов мужского пола вышел и выжидательно посмотрел вверх, в надежде на угощение.

Если приравнивать генетические эксперименты к изготовлению нелегальной взрывчатки, то карликовые пони, мини-коровы и крохотная домашняя птица были рассыпным фейерверком, а вот пупсы — динамитными шашками. Пупсами называли маленьких человекоподобных существ, не выше двадцати сантиметров ростом.

Это дети прозвали их так, и весьма метко. Пупсы не были уменьшенной копией взрослых людей. Стараясь дать им побольше ума, Либби сделал им мозг покрупнее, отчего они были большеголовыми. Вполне здравое рассуждение для ребёнка. И возможно, даже верное, насколько мне было известно: нынешнее поколение пупсов, по словам Либби, было намного умнее двух предыдущих. Но всё равно соображали они ничуть не лучше, чем большинство видов мартышек.

Пупсы не были людьми, давайте сразу закроем этот вопрос. Но у них были человеческие гены, а эксперименты с ними на Луне строжайше запрещены законами, принятыми более двух веков назад. Когда я была маленькой, на моих жеребятах не катались эти жуткие живые куклы, и, думаю, такого не было ни у кого. Нет, пупсы обязаны своим существованием пытливому уму юнца Либби, и больше ничему и никому.