Стальной рассвет. Пески забвения

— Благодарю вас, господин. Как ваше имя? — ещё не веря в случившееся, спросил Эрл.

— Меня зовут Велеурд Уфтал, я нермутанский князь.

— Я услышал от Ойси, что вы принимали участие в том же сражении, что и я.

— Да, я был там, — спокойно ответил Велеурд.

— Что привело вас на мою родину? Желание грабить и убивать? Вам мало богатства, что есть у вас?

— Если ты не возражаешь, я не стану отвечать на твой вопрос.

— Как пожелаете, милорд. Но мы — враги.

— Пусть будет так, — согласился князь. — Разве нельзя принять от врага дарованную свободу и даже жизнь?

— Ещё один вопрос, милорд. Ойси ваша невольница?

— Ты не видишь, что это не так? Разве может невольница просить господина об освобождении другого невольника?

— Тогда каково её положение?

— Уходи, колмадориец, — глядя в сторону, сухо произнёс Велеурд.

— Идём со мной, Ойси, — сказал Эрл, развернувшись к девушке.

Она не пошевелилась. Князь смотрел на неё испытующе. Эмнильда, потрясённая услышанным, застыла в седле, приложив изящную ладошку к чувственным губам.

— Ойси, идём… — настойчиво повторил юноша, предложив ей руку.

— Нет, Эрл, — твёрдо произнесла девушка.

— Нет? — с непониманием и болью переспросил он.

Ойси лишь покачала головой. Развернулась и пошла к своей лошади, стремя которой придерживал воин. Сев в седло, девушка не спеша поехала вперёд. Догнавшая её Эмнильда увидела, как по лицу подруги текут слёзы. Вскочивший на коня князь сделал знак рукой, и кавалькада тронулась дальше.

Эрл стоял как вкопанный, потерянный, не веря свободе, тому, что увидел свою любовь, так спокойно, даже холодно покинувшую его. Он беспомощно оглядывался, пока не заметил бывшего хозяина, заговорщически смотревшего на соплеменника-надсмотрщика. Оба недобро зыркнули в сторону освобождённого раба.

Эрл всё понял, стряхнул оцепенение и почувствовал себя не только прежним, но и с новой силой ощутил не покидавшее желание убить обоих. За всё пережитое, за унижение, за боль, за невозможность ответить сразу и достойно.

Он пошёл, лавируя в толпе, не замечая людей, шарахающихся прочь из-за идущего от него стойкого запаха давно немытого тела.

Работорговцы последовали за ним.

Эрл недобро улыбнулся, сворачивая в узкую улочку, а с неё в темное ответвление, остро пахнущее мочой. Там он остановился, ожидая преследователей. Когда те появились, Эрл действовал стремительно и жестоко. Свернул надсмотрщику шею, толкнул безвольное тело на тускло блеснувший кривой кинжал, скользнул за спину второму сопернику, схватил сгибом левой руки за горло, ладонью правой нанося удар в поясницу. Работорговец выгнулся в спине и отпустил рукоять кинжала торчащего в надсмотрщике. А Эрл с силой углубил большой палец правой руки ему в глазницу, выдавливая чвякнувший глаз… Жертва ещё хрипела и дёргала ногами, судорожно пытаясь руками ослабить смертельный захват, но всё уже было кончено…

Юноша быстро раздел агонизирующего врага, натянул чужой наряд, бросил плеть, оставил только кинжал, сунув за пояс, где уже оказался кожаный увесистый мешочек.

Вскоре по улице к морю шёл человек, внешностью из далёких северных земель, тогда как одежды говорили об обратном.

Выбрав на берегу безлюдное место, человек придавил кожаным мешочком и кинжалом рулончик бумаги, скинул одежду и жёлтые с загнутыми носками туфли. Потом погрузился в море, зайдя по пояс, вороша слипшиеся волосы, растирая татуированное, в красных рубцах от плети тело.

Время шло. Наступила зима. В этих благодатных краях она совсем не походила на зиму в Колмадоре — холодную, с обильным снегом, ветреную, когда в каминной трубе слышны завывания, а огонь весело полыхает, согревая тело, укрытое мехами. В такую погоду хорошо вечерами сидеть у огня и слушать о подвигах героев во славу прекрасных избранниц.

Здесь снега не было вовсе. Небо стало пасмурнее, участились дожди, что летом случалось довольно редко. Порывы ветра взволновали морскую гладь, отчего она потемнела и перестала быть приветливой, как прежде.

Конные прогулки Эмнильды и Ойси уже не были столь частыми. Б'oльшую часть времени девушки проводили в замке, развлекаясь незатейливыми играми, а чаще читая книги, коих оказалось предостаточно.

Ойси уже неплохо освоила нермутанский язык и, благодаря Эмнильде, научилась читать непонятные ей вначале знаки. С удивлением девушка поняла, что в этих краях у людей те же чаяния, беды, радости и вопросы, ответы на которые они в своём понимании излагают с помощью пера и чернил.

У бесчестного старого Лаукты хранились совсем другие книги, где он вёл какие-то записи своих долгов, постоянно пролистывая с мрачным лицом. Несмотря на то, что Лаукта считал себя убеждённым последователем Откровений Предтечей, в его доме не было ни одной священной книги «Предание», пур'aны[6] которой повествовали о богах. Здесь же девушка нашла таких книг несколько, одна из них была очень, очень древняя, возможно даже со времён богов, и имела огромную ценность.

Девушка не предполагала, что князь, казавшийся ей суровым молчаливым воином, начитанный человек. Также ей нравилось, что и князь, и княгиня, и Эмнильда следуют Откровениям.