Стальной ураган

После окончания любой операции — наступательной или оборонительной — штабы фронта, армии, корпуса или бригады подводят итоги, делают соответствующие выводы. На этот раз подводить итоги было некогда, после Висло-Одерской операции — снова в бой. Сделано много. Это признавала Ставка, командующие фронтами и армиями. Командующий 1-м Белорусским фронтом Г. К. Жуков считал Висло-Одерскую операцию классической. Наверно, для этого у него были все основания: размах и темпы этой операции определяли сроки окончательного и полного разгрома сил вермахта.

Успехи советских войск вынуждены были признать и германские генералы. Один из них — Ф. Меллентин — писал: «…русское наступление развивалось с невиданной силой и стремительностью. Было ясно, что Верховное Главнокомандование полностью овладело техникой организации наступления огромных механизированных армий… Невозможно описать всего, что произошло между Вислой и Одером в первые месяцы 1945 года. Европа не знала ничего подобного со времени гибели Римской империи»[248].

Теперь Ставка повернула 1-ю гвардейскую танковую армию на север, северо-восток. Это связано было с рядом обстоятельств: германское командование начало стягивать к Одеру достаточно большие силы, которые могли противостоять наступающим армиям советских фронтов. Опасность исходила и из Померанской провинции, где еще находилась крупная группа армий «Висла», насчитывавшая 25 пехотных и 8 танковых дивизий. Она могла нанести удар по флангам 1-го и 2-го Белорусских фронтов, последствия которого могли быть непредсказуемы.

По признанию Гудериана, войска вермахта должны были срезать клин, вбитый в немецкую оборону между Франкфуртом-на-Одере и Кюстрином, нанести удар из Померании, чтобы сохранить связь с Западной Пруссией. Конечно, преследовалась и другая цель — выиграть время для укрепления обороны рейха и закончить переговоры с западными странами.

В связи с возрастающей опасностью из Восточной Пруссии Г. К. Жуков попросил Верховного Главнокомандующего ускорить наступление 2-го Белорусского фронта К. К. Рокоссовского, а командующего 1-м Украинским фронтом И. С. Конева — как можно быстрее выйти на реку Одер[249].

2 февраля 1945 года командарм Катуков получил шифротелеграмму Жукова о сдаче своего участка фронта соседним частям и выводе армии в район Фридеберга, Берлинхена и Лансберга. Командующий фронтом, ставя задачу танкистам, давал оценку фронтовой обстановке: «Противник, не имея перед 1-м Белорусским фронтом крупных ударных группировок, а также сплошного фронта обороны, пытается решить боевую задачу активными действиями. По предварительным данным, противник снял с Западного фронта 4 танковые дивизии и 5–6 пехотных дивизий и перебросил их на Восточный фронт. Одновременно перебросил части из Прибалтики и Восточной Пруссии, намереваясь прикрыть Померанию, не допустить наши войска в Штеттин и выход их в бухту Померанская»[250].

Перед фронтом стояла задача: в ближайшие шесть дней активными боевыми действиями закрепить достигнутый успех, подтянуть отставшие части, пополнить запасы, стремительным броском взять Берлин.

Только так, а не иначе, в феврале 1945 года рассматривался в войсках вопрос о дальнейшем наступлении. Взять Берлин — и конец войне. Командующий 8-й гвардейской армией В. Я. Чуйков даже после войны утверждал: «Берлином можно было овладеть уже в феврале. А это, естественно, приблизило бы окончание войны»[251].

Конечно, было и другое мнение. Вот что писал по этому поводу С. М. Штеменко, работавший в то время в Генеральном штабе, причастный к разработке многих наступательных операций: «В феврале 1945 года войска вышли на Одер и до Берлина оставалось 70 километров, однако мы простояли там до апреля потому, что тылы отстали и все средства обеспечения были отданы 2-му Белорусскому фронту и правому крылу 1-го Белорусского фронта. На них из Померании яростно наседал противник, и до разгрома его нечего было думать о наступлении на Берлин»[252].

Итак, целесообразность наступления на Берлин в феврале 1945 года отпала сама по себе. Основное внимание было обращено на Восточную Померанию.

Части 1-й гвардейской танковой армии, переброшенные на западный берег Одера, возвращались назад. Такой маневр был непонятен многим командирам. Даже Гусаковский, не раз побывавший в серьезных фронтовых передрягах, жаловался Гетману: столько сил затрачено на то, чтобы захватить плацдарм на этой трижды проклятой реке, а теперь мы, как раки, пятимся назад.

Андрей Лаврентьевич и сам поначалу был сторонником удара на Берлин, но, разобравшись в обстановке, понял, что командующий фронтом Жуков не случайно хлопотал об ускорении наступления 2-го Белорусского фронта, указывал на опасность, исходящую из Померании.

Находясь в бригадах, приходилось растолковывать командному составу причины изменения направления предстоящего наступления. Даже о серьезных вещах он всегда рассуждал с украинским юморком: «Смекайте: ця чертова дитина, Гиммлер, может нас больно стукнуть с тыла, а вот накрутим ему хвоста, сразу легче станет».