Стальной узел

И вот он снова прозвучал
В лесу прифронтовом,
И каждый слушал и молчал
О чем-то дорогом,
И каждый думал о своей,
Припомнив ту весну,
И каждый знал – дорога к ней
Ведет через войну.

А еще он видел глаза бойцов, он смотрел в их лица и видел, как трогают солдат эти простые, но теплые слова. И каждый в этот миг думал о близких, о любимых и дорогих ему людях. Порой война далеко от родного дома уносила солдата. И что могло согреть его сердце, поддержать в трудную минуту, когда, кажется, нет уже сил, когда смерть ходит рядом и дышит тебе в лицо? Только мысль о близких и дорогих людях, ведь Родина – это и есть твои близкие, твой дом. И малая родина каждого сливается в огромную Родину – всю страну, целый счастливый и светлый мир, в котором каждый – песчинка, но каждый может своим подвигом спасти Родину, приблизить победу.

Соколов повернул голову и увидел подошедшего к нему майора Астафьева из штаба дивизии. Тот понял молчаливый вопрос во взгляде танкиста и только отрицательно покачал головой:

– Никаких сведений.

– Эфир молчит?

– Вы же знаете, Алексей, что экипажу запрещено выходить в эфир. Только когда выйдут в точку перехода линии фронта и только условным кодом.

– Да, я помню, – кивнул лейтенант.

– Ну, ну, Соколов. – Майор грустно улыбнулся и похлопал Алексея по плечу. – Надо же верить в свой экипаж, в свой лучший экипаж!

– Я верю, как в себя самого верю, товарищ майор. Но я воюю с первого дня войны и хорошо знаю, что такое случайность и как много на войне от нее зависит. Ты будь хоть семи пядей во лбу, рассчитай свой бой по секундам и сантиметрам, но всегда может произойти какая-то подлая случайность, которая всю твою подготовку и все твои усилия сведет на нет.

– Хорошо поет девочка, – кивнул в сторону Зотовой Астафьев. – Молоденькая, а какой талант. Просто удивительный голос!

– Эта девочка приехала специально, как только появилась возможность попасть во фронтовую концертную бригаду, – сказал Соколов, не сводя глаз с Лизы. – У них любовь с моим заряжающим Колей Бочкиным. Вот уже почти год!

– Девочки, девочки, – вздохнул майор. – Ладно мы – мы мужики. Нам, как говорится, сам бог велел воевать. Всегда мужики воевали, всегда вставали на защиту своей земли, но вот эти девочки… Не должно так быть. И я даже не про нее, а про наших санитарок, связисток… Да, что там говорить!

Майор махнул рукой и ушел в сторону штаба. А Соколов стоял и слушал, как поет Лиза. И ему почему-то казалось, что этот голос – лучшая связь, чем все радио мира. И что эту передачу Коля Бочкин и весь экипаж «Зверобоя» обязательно услышат, почувствуют.

Я как будто бы снова
Возле дома родного…
В этом зале пустом
Мы танцуем вдвоем,
Так скажите хоть слово,
Сам не знаю о чем.

«Зверобой» с ревом развернулся на месте и попер назад, ломая кусты и деревья. Бабенко выжимал из машины все, что мог и умел. И тут в танк попали! Удар был сильным, но характерный скрежет и визг снаряда подсказали, что болванка прошла вскользь. По шлемофону ударили мелкие осколки брони, отлетевшие с внутренней поверхности башни. Один осколок больно кольнул нос, и по щеке потекла теплая струйка.

– Да сдохнешь ты сегодня или нет! – взревел Логунов. – Бронебойный! Семен, задом, задом! Не подставляй ему бок… Короткая!

Третий выстрел оказался удачным, и немецкий танк задымил, замерев на месте. Бабенко, уходя из-под огня, кормой танка въехал в какой-то сарай, и по корпусу «Зверобоя», по башне начали стучать падающие бревна. А ведь там может оказаться погреб или картофельная яма, вдруг подумал старшина, но «тридцатьчетверка» буквально продралась сквозь строительный хлам, бревна скатились с брони. И где-то еще один танк! Он был справа, когда мы уходили по улице. И тут же удар в корпус. Не по касательной, не вскользь. Удар такой сильный, что Коля Бочкин упал на казенник пушки и ударился головой. Внутри у Логунова все похолодело, но мотор продолжал работать, танк двигался, и не пахло гарью, не было жара огня. Каким чудом болванка не пробила броню, почему она выдержала, было абсолютно непонятно, но такое на войне бывает.

Но разворачивая башню, Логунов сразу поймал немецкий танк в прицеле. Вот ты где, зараза! Перезаряжаешься? «Выстрел!» Старшина успел увидеть, как снаряд вдребезги разбил гусеницу на направляющем катке. Только звенья брызгами полетели! Выстрелить в ответ немец не успел потому, что из-за разбитой гусеницы танк развернуло. Повернуть башню и снова найти цель – для этого нужно время. Его не было у немецкого наводчика, но оно было у «Зверобоя», который хоть и пятился, но ствол его пушки был наведен на цель. Снова лязгнул затвор – в казенник вошел новый снаряд.

– Отъездился, фашист! – зло прошипел Логунов и нажал педаль спуска.