Чуть смущенно хихикнув, она усаживается сверху, расположившись на полусогнутых ногах так, чтобы её покрытая смазкой вульва оказалась в моём полном распоряжении. И стоило только моему языку надавить на заветный бугорок, а пальцам, проникнувшим во влагалище начать поступательные движения, как Сесилия резко сжимает меня коленями, а её пальцы, в порыве страсти, начинают ерошить мои волосы. Кривя губы в непрошеной ухмылке, мне остается лишь продолжать её сладкую муку.
– Ещё, еще! Глубже! – Жарко шепчет блондинистая красавица, пока я исследую пределы её чувственности, то едва прикасаясь самым кончиком языка, то плотно прихватывая губами. А когда подушечки пальцев, поглаживая влажную стенку влагалища со стороны уретры, находят-таки заветную точку, её ноги начинают слабеть, отчего приходится придерживать её попу второй рукой. Но за всеми этими ласками, как-то забываю о первой партнерше, которая все это время продолжала свою скачку, из-за чего вспышка оргазма получается внезапной и резкой.
Словно в прорубь нырнул.
Проносясь по телу приятной судорогой, вспышка восторга заставляет сжать губы и пальцы. От этого, в свою очередь, оргазм настигает Сесилию, которая тут же, вжимает меня в себя, да так, что я уже успеваю попрощаться с волосами. К счастью – те потрещали, но выдержали.
Развалившись в стороны, переводим дух. В руках Хоки я замечаю салфетку.
Судя по игривым шепоткам, цепляющим край моего слуха, красавицы были настроены на большее, отчего предложение продолжить, встретили на ура.
Для начала, Хоки ложится на спину, после чего Сесилия устраивается сверху, лицом к ней. В соединении их, прикасающихся друг к другу, обе щёлки смотрят на меня, буквально сочась нетерпением. На этот раз, первой становится та, что сверху, но лишь для того, чтобы спустя несколько глубоких и сильных толчков, передать эстафету той, что снизу, и потом все заново. По ходу пьесы, вошедшие во вкус красавицы, несколько раз менялись местами, с хохотом перекатываясь по кровати, а под самый финиш, кажется, несколько раз глубоко поцеловались. Впрочем это можно списать на момент.
Потом был короткий миг расслабления, и последний аккорд – старая добрая классика, когда вольготно обхватив меня руками и ногами, юные хищницы поочерёдно оказывали мне «миссионерскую» благосклонность, а я соответственно удовлетворял их нужды. Сначала одну, потом вторую.
После – душ, смена белья, измазанного любовными соками и сон.
Напоследок, когда лежащие подле меня девушки уже готовились прикорнуть, я мягко попенял Хоки за сегодняшнюю сцену, так неприятно напоминающую ревность. В ответ, мне горьким шепотом признались, что в момент озвучивания их переезда, она подумала, что я хочу расстаться с ними.
– А ты ведь обещал! Обещал, что не бросишь! Что не оставишь одну!! – Со слезами в голосе, тихо прошептала она. Рядом сочувственно шмыгнула Сесилия.
Возразить было нечего.
Признаюсь, я даже подумать не мог, что рядовое событие, подобное временному переезду, может быть воспринято в таком ключе. Но чужая душа потемки, особенно если речь идёт о женщине. И чтобы уверить в обратном, пришлось обнимать, целовать и уверять в нерушимости данных ей обещаний.
Вроде помогло.
Вскоре, успокоившись, Хоки затихла и уснула, а вслед за ней и мы с Сесилией.
Но и тут не все «слава богу!».
Дело в том, что обычно я сплю без сновидений. Как во тьму ныряю. Но иногда кромешный мрак живительного забытья, сменяется потоком концентрированного бреда, который некоторые считают голосом подсознания.
Хотя бывает, что сны это не только сны.
Яркий калейдоскоп образов, идущих один за одним, таскал меня, как бурный поток – щепу.
Я за кем-то гнался, и кто-то гнался за мной, там была Хоки, лежащая на песке, в обрамлении белых лепестков и сестра, сжимающая длинный клинок воронёного металла, густо измазанный в чужой крови, чьи-то алые глаза, кои я будто бы знал, глядели на меня сквозь дымку и черный дождь в котором барахтался белый котёнок.
Но более всего мне запомнился последний момент.
То был полдень, а я стоял посреди академии и не узнавал её.
Здания, еще недавно напоминавшие чудесные замки, были черны от копоти и щерились на меня неровными зевами проломов. Разбитые дорожки были усеяны обгорелой листвой и крошевом выбитых стёкол, а обожженные остовы стволов, с содранной до древесины корой, казалось, проклинали сами небеса. Сизая пленка праха поселилась в зеркалах рукотворных прудов, отчего те казались свинцовыми. И ни одного живого рядом.
Академия была мертва.
Но стоило мне начать искать хоть кого-то, кто мог бы рассказать о случившемся, как небеса озарились вспышкой.
И на фоне неестественной, траурно-сизой синевы, в центе светло-жемчужного гало, я увидел силуэт доспеха. Гармоничная антропоморфная фигура, чей силуэт мне был решительно знаком, словно упивалась содеянным, но стоило мне призвать НД, и рвануться к ней как мир вздрогнул… и я проснулся.
Мда. Давно я кошмаров не видел.