Стальные руки и крылья

После этого случая Солик стал каждый раз просыпаться за полночь. «Собери вещи, за мной приехали», — говорил он жене, доставая шапку-ушанку из матёрого кролика серо-коричневой масти, которую он носил когда-то в Сибири. В пижаме рвался на мороз. Буська удерживала его всю ночь, а днём плакала. Когда он вспоминал её имя, появлялась надежда на выздоровление, и Буська хлопотала на кухне, а потом ходила за ним с ложкой ухи, богатой фосфором. От усталости ей казалось, что уха светится в силу своей абсолютной полезности и целебности для Солика. Он говорил ей: «Женичка». Однажды она прилегла на диван и спала часов восемь, как в молодости. Ей снилось, что небольшая речушка Числочь, протекающая через парк Ивана Каталы, замёрзла, вместе с крохотными лодками, конькобежцами и одним довольно крупным судном, похожим на старый растоптанный башмак. Ей надо было идти, и она пошла по льду. На одном игрушечном пароходике застыли танцующие в льняных сарафанах и парусиновых брюках, в утлой ладье спал перевязанный голубой лентой ребёнок, а из громкоговорителя явственно доносилось: «Не осуждай меня, Прасковья!» — «Я не осуждаю, — отвечала Буська, — и ты не осуждай меня, Соломон!»

Было одиннадцать вечера, с лестничной площадки доносился шум, потому что дверь была открыта. Запоздалые жильцы и просто любопытствующие разговаривали, немного покрикивая в ожидании томительной ночи. Женя встала быстро.

Она всё теперь делала быстро, как в тридцать пять, когда надо было спешить выручать Соломона от лагерной смерти. Его дома не было, и ушанки не было на гвозде. Он запретил ей командовать ушанкой. Буська так спешила, что у неё дрожали руки и голова. Она позвонила Майе, потом Ире, вдове Николая Ивановича, в милицию и скорую помощь. Солика нигде не было. Потом Майя стала звонить знакомым Солика по парку, их детям, в больницы, морги и снова в милицию. Солика след простыл. Тогда Майя поехала к Буське, спросить, к кому пойти и дать взятку, чтобы разыскали, ведь Майя ещё не знала, как это делается.

Буська дверь не открывала. Худой Лёня влез в широкую форточку. Буська сидела в кресле с открытыми неподвижными глазами, словно она умерла, но она была живая. Если бы помощь подоспела раньше, инсульт бы не так сильно повредил её сознание.

Папа организовал квартирный обмен, так как в случае Буськиной смерти её жилплощадь бы пропала, к тому же, хоть она теперь говорила плохо и мало, посуду она по-прежнему могла мыть хорошо, а возможно, сумела бы и сготовить. Так рассуждал папа.

У папы были рассуждения, а у Буськи думы. Шум воды их немного заглушал. Буська долго мыла посуду. Иногда ей казалось, что посуда недостаточно чиста, и она её перемывала. Если папа это видел, то кричал: «Что ты льёшь, как из брандспойта? Вода не подешевела!» И решительно укручивал кран, оставляя Буське еле возможную струйку, которая ничего не мыла, а только бесполезно изливалась в глубь канализационной трубы, и оттуда — в центр земли, куда проникают только редкие тихие слёзы.

В ноябре Буська стала кашлять. Кашляла она на балконе, чтобы Маленьку, её молодого мужа, Лёню, и папу не тревожить. Посторонние удивлённо поднимали голову вверх: кто это так кашляет? Она брала с собой стакан тёплого чая и глотала там его вперемешку с осенним ветром. Однажды утром Майе показалось, что больной воздух со свистом вылетает из Буськиной груди, а новый уже не поступает. Кашель был такой, словно он исходил из сердца. Опрятная бесцветная кофточка вздымалась и опадала. Отец возник как камень на дороге. Его линялые голубые глаза заволокло туманом. «Ты беременная!» — выкрикнул он и крепко схватил Майю за обе руки. «Пожалуйста, позвони в скорую», — попросила Майя голосом, который стал почти таким же хриплым, как Буськин вчерашний голос. «Ты заразилась!» — завизжал отец. «Главное, от тебя не заразиться», — громко сказала Майя. Издавая странные, птичьи звуки, Буська прошла в туалет. Майя молча, изо всех сил стала вырывать руки, но отец сжимал свои всё крепче. Он позвонил, когда услышал, что Буська упала. Бригада приехала быстро, через десять минут. «В туалете», — сказал отец и разжал Майины руки. «Вскрытие в этом возрасте мы не делаем», — сообщил меланхоличный врач. «У вас есть что-нибудь от рвоты?» — спросил отец резко и, не дожидаясь ответа, выбежал.

* * *