Стамбул. Сказка о трех городах

Через семь недель осады спасти Константинополь могло одно лишь чудо. Император Константин XI бросился в Софийский собор, внутри которого собралось множество народу. Он, не говоря ни слова, распростерся на полу, а затем велел отслужить литургию и поблагодарил живущих в городе и за его пределами граждан, которые пришли сражаться вместе с ним. Император уже попрощался со своими придворными, оставшимися в рассыпающемся Влахернском дворце, где многие, как говорили тогда, «рыдали и стенали»{659}.

В последний день осады бой начался около половины третьего утра. Османские солдаты протяжными воплями, грохотом барабанов и воем волынок объявили о наступлении. Стену проломили, император со своим войском порубили около 300 османских воинов, первыми прорвавшихся через проем. А пушки, установленные за стенами и нагревшиеся до такой степени, что заряжать их можно было не чаще, чем каждые 12 часов, продолжали бомбардировать город. Османам удалось преодолеть внутренние стены и пройти через небольшой боковой проход. И как только над одной из башен взвился флаг со звездой и полумесяцем, разнеслась весть о том, что город взят. Византийцы дрогнули, и османы устремились вперед.

Раненный во время атаки Джованни Лонго через три дня умер в огромной усадьбе на плодородных, цветущих полях острова Хиос – острова, который был подарен генуэзцам в 1355 г. в надежде, что они выступят против турок. Император Константин якобы умолял Джованни остаться, но наемник, должно быть, догадывался, что на победу нечего надеяться.

Османы просачивались во все ширящиеся проломы в стенах. В городе царил разбой и насилие («воины обнимали юных красоток»{660}) – после около 4000 человек оказались зарезаны, а оставшиеся в живых взяты в плен. Западные историки рассказывали о реках крови, о священных реликвиях, которые вытаскивали из инкрустированных драгоценностями реликвариев и топтали ногами, о султане, еще более жестоком, чем Нерон или Калигула. Впоследствии даже османские источники подтверждали, что вторжение османов стало синонимом алчности. Легко добытые во время этой кампании деньги называли «трофеем из Стамбула»{661}. Падение Константинополя, едва войдя в историю, стало поучительным рассказом. Украшенную драгоценностями и позолотой, якобы чудодейственную икону Девы Марии, которую в давние времена в дни невзгод проносили вокруг стен города, а теперь оставили на хранение в монастыре Хора, разбили, ее изящное художественное убранство распродали.

Мехмед вошел в город не через Золотые ворота, как поступали все возвращавшиеся с победой византийские правители, а через Харисийские – сейчас их называют ворота Эдирне. Для новых властителей города Золотые ворота, эта арка, собранная из всевозможных греко-римских элементов, возможно, некогда позолоченная и покрытая изображениями из мифов Греции и Рима, не имели никакой значимости – разве что архитектурную. Эдирне же несколько десятков лет был столицей османских императоров, именно там родился Мехмед, и именно из Эдирне Милитарийская дорога вела в этот северо-восточный бастион Нового Рима. В наши дни городские ворота Эдирне восстановлены, Золотые же ворота поросли сорной травой.

Рассказывали, что когда Мехмед Завоеватель въехал в Харисийские ворота, он оглядел царящее вокруг разорение, застонал и заплакал: «И такой город мы предали разграблению и уничтожению»{662}. Но тут же осушил слезы и принялся за работу.

Один замечательный документ из закрытых хранилищ Британской библиотеки дает нам представление о том, какая бумажная работа и подготовка предшествовали этому переломному событию. Эта грамота, которая в развернутом виде занимает весь стол, очень красиво оформлена, написана на греческом языке галловыми чернилами насыщенно-черного цвета. На документе значится дата 1 июня 1453 г. – со дня взятия Константинополя прошло всего три дня. Это – разрешение, данное Мехмедом генуэзцам из Галаты (живущему здесь тесному сообществу иммигрантов) на торговлю в районе, который ныне называется Каракёй. Документ содержит всего два аккуратно вписанных на полях небольших дополнения. Во всем остальном это – чистый первый проект. Очевидно, что вся смена режима была тщательно спланирована заранее, во всех тонкостях. Этот документ, подписанный местным визирем (Заган-паша), в верхней части украшала монограмма султана Мехмеда II{663}. Галату не брали силой, но отныне всем обитателям этого района пришлось служить султану{664}.