Стамбул. Сказка о трех городах

Разумеется, какое-то время казалось, будто движение между Востоком и Западом вполне благополучно совершается в обоих направлениях. В 1862 г. будущий Эдуард VII отправился в пятимесячное путешествие по Османской империи – якобы для того, чтобы изучить, как управлять державой. Во время плавания на монаршей яхте «Osborne» принц Уэльский был в трауре по отцу. На снимках из путешествия принца чувствовалась некоторая горечь. Со всей возможной английской выдержкой он сидит на верблюдах, располагается на скалах, бодро позирует в феске. Порой на фотографии закрадываются реалии XIX в.: мальчишки-погонщики верблюдов, ястребятники, торговцы, мужчины и женщины в пыли и лохмотьях. Благодаря продаже напечатанных официальных снимков из этой поездки и Восток в целом, и сам Стамбул вошли во многие дома{889}.

Будущий Эдуард VII (пятый слева) на пикнике на берегу Галилейского моря

Через пять лет султан Абдул-Азиз I в богато украшенном железнодорожном вагоне отправился из Стамбула с визитом к правителям Западной Европы. Его вагон был изготовлен компанией «Metropolitan Carriage and Wagon» в Солтли (район Бирмингема). Это был дар султану от Османской железнодорожной компании. В Великобритании Абдул-Азиза в Дувре встречал принц Уэльский, а в Виндзоре – королева. Затем на королевской яхте его посвятили в рыцари ордена Подвязки. В память об этом визите выпустили великолепные медальоны: Лондиниум приветствует фигуру, олицетворяющую Турцию, – с собором Св. Павла и Софийским собором на заднем плане. Возвращение султана в Стамбуле праздновали три дня. Здания украшали лимонными и апельсиновыми ветвями, на улицах спонтанно вырастали сады.

Между тем многие хиосцы, в 1822 г. бежавшие от кровопролития, оказались в Англии. Они пустили корни в западном Лондоне, в окрестностях Бейсуотера и Холланд-парка. Именно византийские образы, привезенные этими беженцами, отчасти послужили источником вдохновения художникам-прерафаэлитам. Впоследствии такие люди, как Уильям Моррис (эксперт лондонского музея Виктории и Альберта), которых так и влекло на Восток, организовали покупку как христианских, так и мусульманских артефактов. Среди них самый древний из законченных ковров в мире, «чистое совершенство… логически и последовательно прекрасное». Его создали на северо-западе Ирана в 1539–1540 гг. предположительно для святилища суфийского лидера, шейха Сефи ад-Дин Ардебили, и продали, чтобы расплатиться за ущерб, нанесенный землетрясением. Казалось, культуры Лондона, Парижа и Костантинийи могут взаимодействовать, обогащая друг друга.

Однако в результате взаимоотношений с Западом возник ряд осложнений{890}. Стамбул и всегда поддавался внешним влияниям, однако теперь «алмаз меж двух сапфиров», пожалуй, совершил ошибку, слишком внимательно прислушиваясь к своим критикам. Похоже, что слухи о Костантинийи неожиданно приобрели слишком большое значение – слухи о том, что это город разврата и плотских утех. Османских дипломатов переполнял праведный гнев по поводу снисходительного отношения Запада, теперь же их преследовал мелочный страх, что Костантинийя и правда не вписывается в нормы. В то же время, хотя в Город вселенской мечты многие века стекались наличные, благодаря чему рынки его процветали, европейские банкиры только что заметили этот факт и были намерены этим воспользоваться. Город все больше втягивался в систему высокого капитализма Лондона и Парижа.

Хоть в Крыму османы и оказались в выигрышном положении, но теперь стамбульская казна была почти пуста. К 1875 г. держава обанкротилась. Из-за усугубляемых войной, животрепещущих противоречий откололись пограничные земли империи. Почти весь Кавказ был в руках у русских. Болгарские и балканские «ужасы» 1876 г. – кровавые убийства, изнасилования, осквернение церквей и монастырей, – получившие огласку благодаря разгневанному Уильяму Гладстону, смущали британцев, в 1878 г. захвативших власть над Кипром. Каноник Генри Лиддон с кафедры собора Св. Павла заявил, что поддерживать османов (по уверениям Дизраэли, они были противостоящей России силой) – грех. В The Times достоверно сообщали, что этот представитель духовенства якобы собственными глазами видел, как турки сажали балканских пленников на кол. А за два дня до этого, чтобы врагам не достались ценные боеприпасы, сожгли величественный дворцовый комплекс, откуда Мехмед мартовским утром 1453 г. руководил завершающей фазой войны с Константинополем, дворец, где теперь помещался арсенал{891}.