Стамбул. Сказка о трех городах

В городе по-прежнему держали гаремы, зато внутри этих гаремов теперь стояли пианино, а все большее число их обитательниц умели читать и писать. Султан Абдулхамид II был страстным поклонником Шерлока Холмса и удостоил Конан Дойла высокой оценки. Трое обитателей Стамбула стали хлопотать об учреждении Футбольной лиги Ассоциации Константинополя. Это были Гораций Артимидж, некий мистер Яни Василиади и Генри (Гарри) Пирс – сын сэра Эдвина Пирса, адвоката, который будучи в Константинополе, написал в учрежденную Чарльзом Диккенсом газету The Daily News статью о болгарских ужасах. В 1921 г. плацдарм при казармах на площади Таксим превратили в первый в городе футбольный стадион.

Однако после потери балканских территорий во власти Абдулхамида II осталась отягощенная восточной культурой держава, чье влияние становилось все более размытым. Поскольку утверждалось, что государственные печатные издания по всей Европе поощряли демократические настроения в политике, в Стамбуле их запретили. Дерзкие умы за этой контрабандной литературой пробирались по Галатскому мосту к гяурским книготорговцам{897}.

Тем временем в Скутари, где останавливались курьеры, встречались караваны и проживали торговцы из Персии и где, как теперь широко известно, развернула свою деятельность «леди со светильником», по-прежнему собирались белые верблюды, отправлявшиеся на юг в ежегодное паломничество в Мекку. Пока султаны носились с идеей возглавить общеисламское движение, представители османской иерархической структуры были, на первый взгляд, довольны своим заключением в той золотой клетке, которую их предшественники сооружали целых полтысячи лет. Но пытаться удержать сон, в котором ты живешь, очень опасно.

Жители Стамбула боялись за душу своего очаровательного, но противоречивого города. Поэты оплакивали судьбу своей древней родины, величественного, поруганного и беспорядочного создания, города, который, затаив суровую ухмылку, будто бы решил пойти навстречу Западу. В 1901 г. Тевфик Фикрет опубликовал стихотворение «Sis» («Туман»):

О, Византи́й обветшалый! Великий, чарующий старец!
О, невинная дева, вдова многих тысяч мужей!
Роскошь твоя, как прежде, чистейшую магию дарит,
Всякий, кто взглянет на город, струит, как и прежде, обожанье{898}

.

Казалось, что Стамбул, город, долгое время служивший источником вдохновения для вымыслов и сказок, никак не может определиться с сюжетом своей истории.

Глава 73. Больной человек в розарии 1880–1914 гг. (1297–1333 гг. по исламскому календарю)

Для истины наступили трудные времена, а ложь процветает. Честный гибнет, а лицемер благоденствует. Порядочный человек заливается слезами, а предатель – хохотом. Трон османского султана, некогда – логово льва, теперь превратился в осиное гнездо, где роем вьются соглядатаи. …[жители Стамбула] оказались под столь пристальным надзором сети ищеек, что теперь всякий, совершивший преступление, спешил признаться в своем проступке, пока о нем не доложили доносчики.

Мухаммед аль-Мувайлихи, Ma Hunalik (1895 г.){899}

В апреле 2014 г. цокольный этаж Pera Palace Hotel превратился в зал международного суда. Ящики с вином убрали, столы протерли, и целый сонм адвокатов и служащих, представителей Маврикия и Великобритании, препирались по вопросу, обусловленному конвенцией ООН по международному морскому праву. Маврикий, официально (после передачи его Наполеоном) с 1814 по 1968 г. являвшийся британской колонией, оспаривал объявление Великобританией архипелага Чагос британской территорией в Индийском океане. Представители Маврикия утверждали, что это – нарушение международных законов. Из всех городов на свете для разрешения этого символичного спора был выбран Стамбул – удаленный и от Порт-Луиса, и от Лондона. И – подходящий, ведь Стамбул издавна считался городом, где получали и обменивались новостями{900}.