Стамбульские сплетни, или Секретная кухня турецких красавиц

– По-турецки мы говорим так: «yagmur yagiyor»[15], – и она стала нервно постукивать каблуком, видимо, уже дожидаясь, когда же я наконец исчезну с глаз долой, пусть даже унесенная осенним ливнем. Такой тип женщин сентиментальности на дух не переносит. Я знала это и стала быстро натягивать пальто.

– Простите, – ей явно было трудно выдавливать из себя это слово. – Консультации не получилось. Каким-то образом вам удалось нарушить все правила, – язвительно заметила она и отошла к окну, в котором, словно на холсте, по-импрессионистски расплывалась Галата. Дерья напряженно точила до боли знакомым стамбульским взглядом – будто нас ничего и не связывало: ни съеденная на двоих банка вяленых помидоров, ни бутылка прохладного «vasilaki», ни впервые случившийся за время пребывания в Стамбуле разговор о мужчинах.

– Нарушила правила? – теперь я точно не понимала, о чем речь. На меня осуждающе смотрели два карих глаза на вытянутом лице, а я перебирала в памяти события последних двух часов, пытаясь разобраться, на каком этапе успела заработать «желтую карточку». Или сразу «красную»?

– Правило в том, милая, что вы пытаетесь овладеть тем, что у вас уже есть. К чему диетолог? Вы сами не знаете, что вам нужно и отчего ваши проблемы. Почему бы вам для начала не объяснить себе, зачем вообще худеть?

Складывалось впечатление, будто я пришла на консультацию не к диетологу, а к заносчивому психологу, которых избегала всю сознательную жизнь. Кроме того, вопрос о мотивации казался уж слишком личным, и я не удержалась:

– А почему бы вам не объяснить себе, зачем дыра на потолке? – Моему терпению пришел конец, и я направилась к высоченной двери, в которую можно запросто заходить с ребенком на плечах, не заботясь о том, что он стукнется головой о косяк. Я почти уже перешагнула порог, когда до меня долетел тихий ответ:

– Потому что это очаровательно…

Я вернулась:

– Что же в этом очаровательного?

– Когда протекает крыша – это и есть очарование… Это красиво…

– А ваш прекрасный пол? – и я указала ей на темное пятно на роскошном наборном паркете, какие мне приходилось видеть лишь в старинных особняках времен султаната. Его определенно нужно было спасать, и, быстро окинув взглядом комнату, я остановилась на медном зольнике причудливой формы, стоявшем у камина.

Капли завели новую песню, отражаясь звонким эхом от металлического днища.

Комната будто на миг повеселела, зазвучав мажорным многоголосием медного таза. Сколько лет было этим выцветшим стенам, хоть и прикрытым яркими пятнами безликих картин? Теперь, окутанная серой дымкой, едва проникавшей сквозь мутные створки окон, гостиная выглядела прелестной старой девой – седеющей, но не теряющей надежду.

Было очевидно, что эгоцентричная наставница боится одиночества. В тот момент мои лишние пять или семь килограммов (я действительно не помнила, сколько именно) показались невероятной мелочью в сравнении с отсутствием ножа в этом доме.

– Вообще-то зольник я использую с другой целью… Я в нем парю ноги, – и Дерья зарделась, будто призналась в невесть каком грехе.

– Мы тоже всей семьей парим ноги, если простужаемся.

– Нет-нет, это другое. Меня научила так бабушка. Каждый вечер женщина должна пятнадцать минут подержать ноги в горячей воде. Это наш семейный секрет стройности.

– А помидоры? – создавалось ощущение, что меня водили за нос все это время.

– Вяленые помидоры вам будут рекомендовать в любой точке мира – от Сиракуз до Антальи! Но тазик с горячей водой – это наше, стамбульское…

Я всегда чувствую момент, когда нужно притормозить и запомнить. И это был он! Мне даже захотелось записать, но доставать телефон было неловко, и я распрощалась со своей необычной наставницей, которой, кстати, самой не помешало бы обратиться к специалисту для восстановления душевного баланса.

Прежде чем отправиться домой, я завернула к величавой Галате, что уже семь веков возвышалась над неторопливой жизнью удивительного города. Спорый дождь разогнал туристов – и теперь они, словно взъерошенные воробьи, жались друг к другу в крохотных кафешках, пытаясь выудить что-нибудь согревающее из потертых меню. Веселые официанты резво сновали между ними с грушевидными стаканчиками с янтарным чаем. Кому-то подносили медные чашки с дурманящим кофе, другим – тягучий бодрящий салеп[16]… Неизменным было одно: этот город умел сделать счастливым каждого.