Стамбульский бастард

Мсье Стервец прекрасно знал о мучившем ее противоречии и, похоже, им наслаждался. С каждым сомнением он сильнее давил на ее левое плечо, как если бы тяжкие думы были недостаточным бременем.

– А ну слезай! – велела тетушка Бану и произнесла молитву, которую Коран предписывает читать, если имеешь дело с джинном, не внушающим доверия.

Мсье Стервец сразу стал куда покладистее, соскочил с плеча и дал ей наконец встать с постели.

– Вы хотите отпустить меня на волю? – спросил мсье Стервец, прочитавший ее мысли. – Или вы хотите воспользоваться моими волшебными силами, чтобы выяснить что-то особенное?

Из приоткрытых губ тетушки Бану вырвалось какое-то еле слышное слово, но шепот этот больше напоминал стон, чем «да» или «нет». Она словно потерялась в безграничных пустых пространствах, стала такой маленькой, а вокруг была огромная земля, огромное небо, огромные звезды и огромный мучительный выбор.

– Можете спросить меня о том, что так хотите выяснить с того самого момента, как эта девушка из Америки рассказала все эти душераздирающие подробности про свою семью. Вы разве не мечтаете узнать, правда это или нет? Разве не хотите помочь ей тоже выяснить правду? Или ваши магические силы предназначены только для работы с клиентами? – Мсье Стервец говорил с вызовом, яростно и торжествующе выпучив горящие, как угольки, глаза, а потом добавил совсем тихо: – Я такой старый, что знаю. Могу рассказать. Я ведь сам там был.

– Прекрати! – почти закричала тетушка Бану; у нее скрутило живот, во рту был привкус желчи. – Не желаю ничего знать. Мне не интересно. Я до сих пор кляну тот день, когда спросила тебя про отца Асии. И зачем я это сделала? Что толку от знания, если все равно ничего уже не исправить? Это же яд, который искалечит тебя навсегда. Его не выблевать, и умереть от него невозможно. Не хочу больше. К тому же что ты, вообще, знаешь?

Она сама не понимала, почему сорвался с языка последний вопрос, ведь прекрасно знала, что если кто-то и мог рассказать ей о прошлом Армануш, то это мсье Стервец. Он был из числа гульябани. Самые из самых вероломных среди джиннов, гульябани лучше других осведомлены о трагических событиях. Обреченные солдаты, угодившие в засаду и убитые за сотни миль от дома, странники, насмерть замерзшие в горах, жертвы чумы, изгнанные в пустыню, путники, ограбленные и убитые разбойниками, путешественники, затерявшиеся неизвестно где, осужденные преступники, которым пришлось доживать свои дни на каком-то затерянном острове. Все это наблюдали гульябани. Они видели, как на поле боя погибали батальоны солдат, видели целые деревни, обреченные на голодную смерть, видели, как неприятельский огонь испепелял караваны.

Были они и в битве при Ярмуке, когда мусульмане разгромили огромную армию византийского императора Ираклия. Были и когда берберский полководец Тарик ибн Зияд прогремел своим солдатам: «За вами море, перед вами – враг! Куда же вам бежать, мои воины?» И тогда, сметая все живое, они вторглись в Вестготскую Испанию. Или когда Карл, впоследствии известный, как Мартелл, уничтожил в сражении при Туре триста тысяч арабов. Или когда одурманенные гашишем ассасины убили славного визиря Низам-аль-Мулька, а потом продолжали наводить ужас на весь Ближний Восток, до тех пор пока монгольский военачальник Хулагу не смел с лица земли все, что встречалось на его пути, в том числе их крепость. Все эти бедствия гульябани видели воочию.

Особенно любили они подстерегать заблудившихся в пустыне без воды и пищи путников. А если какой-то несчастный оставался без погребения, они обязательно появлялись рядом с трупом. Если надо, могли принять вид растений, скал или животных, но чаще всего оборачивались стервятниками. Обычно они наблюдали за бедствием сверху или со стороны. Но известны случаи, когда они преследовали караваны, похищали у несчастных необходимые для выживания припасы, вселяли ужас в паломников, направлявшихся к святым местам, нападали на процессии и шепотом напевали жуткую мелодию смерти осужденным на галеры каторжникам или узникам, которых гнали по этапу. Они наблюдали те страшные моменты истории, о которых у человечества не осталось ни записей, ни доказательств.

Гульябани были уродливыми свидетелями отвратительных преступлений, которые люди совершали по отношению к себе подобным. Следовательно, рассудила тетушка Бану, если Армануш говорит правду и ее родственников действительно погнали маршем смерти в 1915 году, мсье Стервец наверняка сможет об этом рассказать.

– Ну что, ни о чем не хотите меня спросить? – процедил джинн, примостившись на краешке кровати и явно наслаждаясь смятением хозяйки. – Я был стервятником, – продолжил он с ожесточением, ведь по-другому говорить не мог, – я все видел. Я смотрел, как они шли, и шли, и шли, женщины и дети. Я кружил над ними и ждал, когда они упадут на колени.

– Заткнись! – рявкнула тетушка Бану. – Не хочу ничего знать. Не забывай, кто тут главный.