Стамбульский оракул

В предназначенный ему миг солнце показалось в дальнем углу неба, с ним начал рассеиваться туман. Несмотря на ранний час, Босфор был уже забит рыбацкими лодками, плоскодонками и неуклюжими пароходами. На берегу, в тени кипарисов, крошечные люди спешили и суетились, торговали и торговались, а еще молились. В свете восходящего солнца поблескивали купола трех огромных мечетей, остроконечные пики минаретов задевали облака, и там, где воды Босфора сливались в единый поток, перед Элеонорой предстал дворец, прекраснее которого ей видеть не доводилось. Бесконечные сады, арки, балюстрады, ряды окон, которые сверкали на белом мраморе стены под ревнивой охраной стеклянных башен, — дворец Топкапы, свидетельство баснословной власти и богатства, резиденция его величества Абдул-Гамида II, возвышался на мысе Сарайбурну.

Пароход подошел к причалу, капитан дал сигнал, который тут же смешался с шумом порта. Рабочие тянули веревки, трюм стоял раскрытый, а грузчики, как караван навьюченных мулов, перетаскивали сундуки на сушу. На причале, который находился напротив нового железнодорожного вокзала, царило лихорадочное оживление: фески, тюрбаны, европейские костюмы и турецкое платье, босоногие попрошайки, лоточники, размахивающие своим товаром над головой, экипажи, готовые унести в любой конец города, верблюды и бродячие собаки — все смешалось тут. Вот что имела в виду госпожа Ионеско, когда назвала железнодорожный вокзал в Бухаресте «неопрятным буйством людей всякого сорта, которые зубами и когтями вырывают друг у друга любую возможность занять более выгодное положение в толпе». Пока Элеонора смотрела на слона — хотя тот лишь мелькнул за углом, — между двумя грузчиками завязалась драка. Отец покрепче обнял ее, чтобы защитить от опасности. Она тут же устроилась поудобнее, вдохнула знакомый запах гибискуса и трубочного табака и осмелилась задать вопрос.

— Папочка, — спросила она, глядя на густую отцовскую бороду, — куда мы поедем?

Он вздохнул:

— Сначала, — Якоб вытащил щепотку табака из кармана, — мы телеграфируем Руксандре. Потом за нами заедет экипаж моего друга Монсефа-бея и отвезет нас к нему домой. Я собирался остановиться у него. Надеюсь, он согласится приютить и тебя.

Якоб раскурил трубку, подчеркнув молчанием значимость своих слов.

— Не знаю, как только тебе такое в голову пришло! — сказал он, затягиваясь табаком.

Пока отец попыхивал трубкой, Элеонора вдыхала острый соленый запах порта и мысленно возвращалась к дням, которые она провела в сумрачном чреве парохода. Потом вздрогнула и отогнала от себя воспоминания. К счастью, отец ничего не спрашивал о путешествии в трюме. Бывают темы, на которые лучше не говорить, сейчас она была в этом твердо уверена. Отец докурил, встал, подхватил чемодан, взял Элеонору за руку и повел ее в город.

— Экипаж, господин? Комнату? Донести ваш багаж?

Они еще не успели сойти с трапа, а их уже со всех сторон обступила толпа: лица у всех лоснились, все махали открытками и каждый норовил ухватить чемодан.

— Благодарю вас, нет, — говорил Якоб, пробираясь мимо. — Нет-нет, благодарю вас.

— Какая милая девчушка! — произнес один с гадким оттенком. — Ваша дочка?

Якоб вывел Элеонору к вокзалу, где народу было поменьше, и поставил чемодан на землю. Преподобного Мюлера нигде не было видно, — похоже, и Монсеф-бей еще не появился. Элеонора думала спросить отца, пойдут ли они отправлять телеграмму Руксандре, но увидела, как он хмурится, и передумала. Он еще раз поискал глазами в толпе, потом легонько подтолкнул ее по направлению к небольшому павильону и сказал:

— Сюда, Элли. Давай-ка зайдем и выпьем чая.

Едва они сделали заказ, к кофейне подъехал экипаж. Шелест его колес распугал чаек и неприятного вида шпиков. Внушительная конструкция была отделана дубовыми панелями, ее влекла четверка серых арабских скакунов. Экипаж остановился, дверцы распахнулись, и из него вышел широкоплечий человек. Наверное, это Монсеф-бей, решила Элеонора. На нем был синий костюм и красная феска, густые темные волосы и округлые черты лица придавали ему сходство с персидской миниатюрой. Элеонора подумала, что так должен выглядеть какой-нибудь герой «Песочных часов». Легко было представить, как он обсуждает вопросы первостепенной государственной важности в гостиной графа Олафа или наслаждается звуками музыки в ложе фон Герцога.

— Монсеф-бей!

Незнакомец улыбнулся и дружески обнял отца:

— Дорогой Якоб! Сколько воды утекло!

— Да, утекло, — ответил отец.

Они опять обнялись, потом Монсеф посмотрел в сторону Элеоноры, которая смирно сидела за столом.

— А это кто? — спросил он. — Что за прелестное дитя?

Элеонора почувствовала, как у нее запылали уши. Она подняла глаза и подарила Монсефу самую очаровательную улыбку, на какую только была способна.

— Это, — ответил Якоб, — моя дочь Элеонора. Надеюсь, что она не причинит вам неудобств. Я бы телеграфировал заранее, знай я, что она поедет со мной.