– Возможно, она станет размышлять о том, чего не сделала, и найдет какое-то утешение в том, что пощадила себя и не стала смотреть, как в глазах того парня угасает жизнь.
От меня не укрылся ни его понимающий взгляд, ни тот факт, что теперь он говорил вовсе не о героине моего комикса.
– Ты что, аккуратно пытаешься сказать мне, что ты против смертной казни?
– Да.
Я не ожидала от него такого прямого, простого ответа. Это слово ударило меня под дых, и я обмякла на стуле.
– Я жду этого уже десять лет. Десять лет, Бекетт.
– Я понимаю, – тихо сказал он. – И я понимаю, что это не мое дело и что я не имею права давать советы. Но я
Я посмотрела в окно. Сгустились сумерки, но дождь по-прежнему бился о стекло, оставляя на нем серебристые полоски.
– Это не одно и то же, – проговорила я. – Этот человек умер из-за несчастного случая. Он не был больным, ублюдочным извращенцем.
– Нет, не был, – произнес Бекетт. Теперь в его словах тоже звенело напряжение. – Но увидеть такое, Зэл, неважно, как и почему…
Он покачал головой.
– Не знаю. Не слушай меня. Возможно, это правда поможет тебе обрести покой, к которому ты стремишься, и меньше всего на свете я хочу этому помешать.
Я посмотрела ему в глаза.
– А как насчет твоего покоя, Бекетт?
Он откинулся на спинку стула.
– У нас разные ситуации. Совершенно.
– Ты прав, – сказала я. – Ты оказался в своей из-за случайности.
– Но с тем же результатом. Этот человек погиб. Но у тебя есть выбор, Зэл. Ты все еще можешь его совершить. А я свой уже сделал. Я сделал его, когда решил ограбить этот чертов дом.
Он встал, чтобы выбросить пустую пивную банку, и остался стоять на кухне, уперев руки в бедра и опустив голову. При взгляде на него у меня сжималось сердце. Я хотела дать ему хотя бы маленькую толику утешения и облегчения, которые он дарил мне. Хоть как-нибудь.
– Я знаю про твои письма для миссис Джей, – тихонько сказала я.
Бекетт тут же вскинул голову.
– Что? Откуда?
– Дарлин, – призналась я. – Не злись на нее, – добавила я, увидев на его лице кровожадное выражение. – Ты же знаешь, какая она. Слова подкатывают к ее горлу и отступают прочь, словно приливы и отливы. Это происходит помимо ее воли. К тому же она упомянула об этом лишь потому, что заботится о тебе.
Лицо Бекетта оставалось суровым, но я видела, что его глаза немного смягчились, и этого хватило, чтобы придать мне храбрости.
– И
Он смотрел мне в глаза еще несколько секунд. В его взгляде кружилось множество мыслей, и я знала: все они – обо мне. Но потом он встряхнул головой, словно хотел ее прочистить, и сдержанным тоном произнес:
– Эти письма – ерунда. В них нет никакого смысла. Я уверен, она даже их не читает.
– Она пересылает их обратно?
– Нет.
– Тогда не исключено, что она их читает.
– Она ни разу не ответила, – сказал он. – Я написал ей тридцать девять писем, Зельда. Если она все их прочитала, то почему не дала никакого ответа?
Его голос был тверд, как гранит, но в любой момент грозил пойти трещинами. Если бы я хотела зарисовать Бекетта в этот момент, то изобразила бы его в виде увесистого булыжника. Но его поверхность была бы усеяна жилками, по которым струилась надежда, способная разбить этот панцирь боли.
– Бекетт…
– Мне больше не о чем писать, – тихо сказал он.
– Но ты ведь хочешь много чего сказать миссис Джей, – сказала я, обхватывая себя руками. – Тебе нужно, чтобы она дала тебе разрешение жить дальше, да? А если она его не даст, что тогда? Что будет после того, как мы закончим наш графический роман?
Следующую секунду он молчал, а затем произнес:
– Мне нечего тебе предложить, Зельда.
– Это неправда.
– Я преступник. Этот факт будет преследовать меня до конца жизни. Мне нужно будет указывать его в каждом заявлении на новую работу, в каждом заявлении на
– Я же говорила, что мне плевать.
Я отвела взгляд, заправила локон за ухо и обхватила себя руками еще крепче.
– Мне на все это плевать.
– Но мне нет, – проговорил Бекетт. – Мне не плевать. Мне не плевать на то, что, стоит мне закрыть глаза, я вижу, как умирает мистер Джей. Я вижу, как из его глаз пропадает свет, и какое бы дерьмо ни случилось со мной в течение всей оставшейся жизни, оно покажется чертовой ерундой по сравнению с этим мгновением. С этим единственным гребаным мгновением…
Он провел ладонью по волосам, качая головой.
– Я испоганил свое будущее, – наконец проговорил он. – Меньше всего на свете я хочу испоганить твое.
Я лихорадочно пыталась подобрать слова, чтобы ему ответить, но Бекетт уже направлялся к матрасу, чтобы опустить его на пол.
– По этой погоде день сегодня выдался тяжелым, – сказал он. – Я устал. Давай ложиться спать, хорошо?