Стань моим завтра

От Бекетта не было ни эсэмэсок, ни звонков. Я волновалась, что он уехал на «Скорой» в одном свитере. Я накинула его куртку себе на плечи и почувствовала, как содержимое одного из карманов тяжело ударилось о мой бок. Я засунула туда руку и обнаружила его телефон.

На экране светился значок голосовой почты – кто-то оставил сообщение с незнакомого номера. Звонили десять минут назад, пока я разговаривала с полицией. Я нажала на кнопку.

«Привет, это Бекетт. Не знаю, получишь ли ты это сообщение, но я сейчас в «Нью-Йорк-Прес». С Дарлин все будет хорошо. Меня выгоняют отсюда, говорят вернуться утром. Я вызываю Убер, чтобы доехать до дома. Скоро увидимся. Пока».

Я передала эту информацию остальным.

– Что за «Нью-Йорк-Прес»?

– Пресвитерианская больница, – сказала Джеки. – Может, нам все равно стоит туда поехать?

– Раньше утра нас все равно не пустят, – сказал Уэс. – Мы же не ее семья.

– Нет, как раз мы и есть ее семья, – произнес Найджел, этими словами навеки завоевав мое расположение.

– Мы поедем туда с утра, – сказала Хайди.

Мы набились в Убер, который вызвал Найджел. По дороге все молчали. Пенн-стрит оказалась перекрыта, поэтому мне пришлось выйти из такси за квартал до дома.

Я быстро зашагала по улице, наклонив голову вниз и вцепившись в накинутую на плечи куртку Бекетта. Было ужасно холодно. Мокрый снег летел мне в лицо, обжигая щеки и заставляя глаза слезиться.

Они слезились только из-за снега и не из-за чего больше.

Войдя в квартиру, я тут же подошла к радиатору и пнула его ногой. Он протестующе заскулил, но из него полилась беспрерывная струйка теплого воздуха. За окном завывал усиливавшийся ветер.

Господи, бедный Бекетт.

Я переоделась в пижамные штаны, футболку и толстовку, а потом начала мерить комнату шагами. Волнение за Дарлин начало перетекать в беспокойство за Бекетта.

Он в порядке. Он вызывал такси. Он едет домой.

Домой…

Я свернулась калачиком в кровати и принялась ждать.

Тихий скрежет ключа о замок вывел меня из дремоты. В квартиру зашел Бекетт, принеся за собой волну холодного воздуха. Он бросил ключ на столик и подул на руки. Он казался усталым, сломленным и словно побитым.

– Привет, – сказал он.

Я села.

– Что случилось? Как она?

Бекетт прислонился к кухонному столику, глядя в окно, за которым бушевал ледяной ветер, закручивавший снег в вихри.

– Ее откачали. Напичкали успокоительными. С ней все будет в порядке. Настолько, насколько это для нее возможно.

Бекетт стоял, сутулясь, и говорил упавшим, бесцветным голосом. Он подул на руки еще раз, а потом встряхнул ими, как будто ему было больно. При свете гирлянд я заметила, что его свитер промок от растаявшего снега, а лицо и уши казались огненно-красными.

– Ты уехал без куртки, – сказала я. – А дорогу перекрыли до соседнего квартала…

Он кивнул.

– Я не чувствую рук.

– Господи, иди сюда.

Он снял кроссовки и стянул с себя свитер, оставшись в обычной белой майке.

– Их тоже снимай, – сказала я, показывая на мокрые от снега брюки.

– Зельда…

– Иди сюда, – повторила я.

Он снял брюки, оставшись в клетчатых трусах-боксерах, и залез на кровать рядом со мной. Мы оба лежали на боку, лицом друг к другу. Я взяла обе его руки в ладони.

– Боже, они как две ледышки! – Я поднесла его пальцы к губам, чтобы дышать на них в перерывах между растиранием. – С ней все будет в порядке?

Бекетт кивнул, не поднимая голову от подушки. Когда он был так близко, его глаза приобретали самый темный из оттенков синего, как небо перед рассветом.

– Как ты? – спросила я, держа его руки перед своим лицом. Я согревала их теплым дыханием, все время глядя ему в глаза.

– Уже лучше, – мягко сказал он.

Уголки его губ чуть-чуть приподнялись в улыбке, но тут же опять опустились. Все его лицо тоже осунулось, снова приобретая ошарашенное выражение. Он лежал рядом со мной, и я держала его руки в ладонях, но ночь уносила его за собой. Я сильнее сжала его пальцы.

– Поговори со мной, – попросила я. – О чем ты думаешь?

Он помолчал несколько мгновений, вглядываясь в мои глаза.

– Зельда, ты никогда не задумываешься, позволено ли тебе быть счастливой?

К моим глазам подступили слезы.

– Задумываюсь, – прошептала я. – Все время. Каждую минуту.

Он нахмурился и провел по моей щеке тыльной стороной пальцев.

– Как же мне грустно это слышать. А еще грустнее от того, что я не могу забрать твою боль.

– И мне, – сказала я. – Потому что я не могу забрать твою. Ты и так несешь на плечах слишком тяжелый груз.

– Наверное, мы оба его несем, – сказал он. – Но я не знаю, что мне делать, и не могу понять, не слишком ли многого я прошу. Но я могу сейчас думать только о тебе и о том, как ты взяла мою отстойную жизнь и сделала ее лучше во всех возможных смыслах.