– Мой преступник, – прошептала я, снова поражаясь тому, что всегда чувствовала себя рядом с ним в безопасности. Но сейчас, лежа обнаженной в его кровати, я ощущала это еще ярче.
У меня было мало парней, и с каждым из них секс воспринимался как что-то само собой разумеющееся. Когда мы общались с парнем достаточно долго, я понимала, что пора начинать этим заниматься, и в конечном итоге это происходило. И каждый раз я надеялась испытать хотя бы крошечную долю тех ощущений, которые в эту ночь мне подарил Бекетт.
Я даже не представляла, что секс может быть таким. Не думала, что парень может одновременно окутать заботой и заставить меня почувствовать себя желанной. Этот мог быть грубым и диким, но вместе с тем очень нежным. Вожделение и желание Бекетта были яркими пятнами краски самого прекрасного цвета, а нежный пыл в его глазах передавал все, что жило в его сердце – и было написано на моем несмываемыми чернилами.
Когда все закончилось, Бекетт держал меня в руках так, словно никогда не отпустил бы. Он целовал меня, пока усталость не взяла над ним верх, и он не уснул. Но даже во сне он продолжал удерживать меня в объятиях.
Я опустила голову обратно и снова попыталась заснуть. Бесполезно. Я пролежала без сна еще около часа, пока Бекетт не начал шевелиться. Проснувшись, он нежно высвободился из-под меня, чтобы сходить в туалет.
Дверь за его спиной щелкнула и закрылась. Увидев, что я осталась одна, мои старые страхи выползли из своих нор. Может быть, Бекетту нужно было побыть одному? Возможно, я нарушала его личное пространство? Вдруг он чувствовал себя обязанным обнимать меня после секса? Большинство парней, которых я знала, ненавидели подобные нежности.
Дверь в туалет открылась. Бекетт залез обратно в постель и, обняв, притянул меня к себе, чтобы я могла снова улечься у него на плече. Через десять секунд все мои ощущения пропитались им. Теплым, чистым запахом его кожи со слабой соленой ноткой пота. Щекой я чувствовала его сладкое дыхание.
Именно в этот момент я перестала скрываться от своих чувств. Перестала возводить вокруг себя идиотские барьеры, которые раньше строила всякий раз, когда чувствовала себя хотя бы капельку уязвимой.
Вместо этого я обняла Бекетта и прижалась к его груди. А потом закинула ногу ему на бедро – так, чтобы мы с ним переплелись, как виноградные лозы. Не знаю, как, но я почувствовала его улыбку.
– Ты поедешь со мной в больницу утром? – прошептал он.
– Конечно. Я очень люблю Дарлин.
Бекетт провел рукой по моим волосам.
– Спасибо.
– За что?
– За то, что ты здесь, – ответил он. – За то, что поедешь со мной. За то, что поддерживаешь меня, когда я сталкиваюсь с чем-то неприглядным и трудным. Я знаю, она и твоя подруга тоже. Просто я уже проходил через это раньше, но легче все равно не становится.
– Я буду с тобой. – Я провела лбом по его ключице, а потом взяла его за руку и крепко ее сжала. – Теперь я всегда буду с тобой.
Бум!
Когда на следующее утро мы приехали в Пресвитерианскую больницу Нью-Йорка, родственники Дарлин уже находились там. У ее мамы и сестры были такие же густые каштановые волосы, яркий макияж и объемные драгоценности, как и у нее самой. Ее отец оказался мужчиной солидного вида с внимательными серыми глазами. Я заметила, что женщины разговаривали между собой, но он сидел от них на некотором отдалении, положив руки на колени и поджав губы.
Хайди, Уэс и Найджел вместе вышли из комнаты Дарлин.
– Как она? – спросил Бекетт.
– Не очень хорошо, – ответил Уэс. – Со здоровьем все нормально, но ранним утром к ней приходил инспектор. Сказал, что порекомендует судье назначить ей продление периода условно-досрочного освобождения и лечение в реабилитационном центре. Но у меня возникло ощущение, что он не такой человек, который станет отговаривать судью упекать кого-то за решетку, если до этого дойдет дело.
Бекетт потер щетину на подбородке.
– Черт.
– Да, и она приняла это близко к сердцу, – добавил Найджел. – Еще и от этого придурка Кайла ничего не слышно.
Мы с Бекеттом зашли в палату Дарлин. На фоне больничных простыней ее лицо казалось очень бледным, а из ее правой руки торчали иголки, соединенные с трубочками, по которым в ее вену текла какая-то жидкость из прозрачного пластикового пакета, висевшего над ее кроватью.
Она смотрела в окно и не повернула голову, когда мы вошли.
– Привет, – мягко проговорил Бекетт, присаживаясь на краешек ее кровати. Она покачала головой, как будто ей было тяжело даже взглянуть на него.
Я подошла к другой стороне кровати и осторожно ее обняла. Она отстранилась, но в следующую секунду все же слабо прижалась ко мне, роняя слезы на мое плечо.
– Я делаю это с собой снова и снова, – сквозь слезы произнесла она. – Я порчу свою собственную жизнь.
– Все будет хорошо, Дар, – произнесла я, опускаясь на край матраса так, чтобы она могла на меня опереться.