Стандартное отклонение

— Так вот… проблема была в том, что я очень быстро начал хорошо зарабатывать. И вот не надо так ухмыляться, потому что в том конкретном случае это действительно обернулось проблемой! Настя заканчивала филологический, толковой работы по её специальности не было, и, видя, в какой меланхолии она постоянно пребывала, я не скупился на подарки: украшения, абонементы в спа, салоны красоты. Всё, что так нравится вам, женщинам, и что должно было её приободрить и отвлечь. А так как агентство моё в первую очередь сотрудничало с глянцевыми изданиями и модными домами, появилась возможность брать её с собой на разные презентации, спецпоказы и другие мероприятия, где собирался столичный бомонд.

— И она нашла себе богатого папика и ушла в рассвет?

— Хуже. Она нашла себе идею фикс, — с досадой отозвался мистер самый печальный взгляд последнего десятилетия. — Стала чрезмерно увлекаться всеми этими уколами, подкачиваниями, диетами. Психовала, когда в ресторане ей приносили салатные листья с капелькой масла сверху. Часами выбирала вещи перед каждым выходом из дома. Так часто что-то там корректировала, что я боялся как-нибудь вернуться вечером домой и не понять сразу, она это на диване или какая-то чужая женщина зашла к нам в гости. Из нормального и весёлого человека превратилась в пластиковый манекен, который и трогать-то было нельзя, чтобы ничего не смазалось, не оторвалось, не сдулось.

— То есть она тебя разочаровала?

— Не в этом было дело. Просто… как бы я себя не вёл, что бы не делал, Настя всё равно как заведённая твердила, что скоро я найду себе какую-нибудь модель и брошу её. Первый год я смеялся в ответ, второй — злился и срывался на скандалы, а к концу третьего просто сделал так, как она хотела.

— Ай яй яй, Антон Романович, — цокнула я языком и задумчиво уставилась в окно: стол был придвинут прямо к нему, чтобы любоваться особенно удачным с этой точки города видом на закат или рассвет.

Помню, прошлой зимой Артём вылепил мне на карнизе парочку маленьких снеговиков с веточками-руками и прорисованными чёрным маркером глазами и улыбками. И после каждого неожиданного финта переменчивой столичной погоды поправлял их и добавлял какие-нибудь новые детали.

Например, петрушку вместо волос, когда моя первая и последняя попытка стать блондинкой закончилась провалом и необходимостью на протяжении двух недель тщательно выбирать одежду, наиболее гармонично сочетающуюся с болотно-зелёным.

— Вот сейчас, в свои «за тридцать» я понимаю, что должен был не карточку ей исправно пополнять, а сесть и поговорить. Объяснить, как меня тошнило от всех этих однотипных кукольных лиц и тел, с которыми постоянно приходилось сталкиваться по работе, и насколько приятно, когда дома тебя встречает кто-то настоящий и родной. Но тогда, в двадцать пять, проще было жить в эгоистичном заблуждении о том, что любимый человек обязан сам тебя понимать, подсознательно чувствовать, и откровенно говорить друг с другом совсем не обязательно.

— А налево ходить было обязательно? — ехидно уточнила я, наблюдая за тем, как он залпом опустошает второй стакан, прочно увязнув в своих воспоминаниях.

— Прежде я ей сказал, что буду разводиться. На самом деле совсем этого не хотел, но понадеялся, вдруг это подействует как ледяной душ, и она задумается. Но стало ещё хуже, чем было. Неделю я терпел истерики и слёзные допросы «кто она?», а потом устал доказывать что-то и пригласил на свидание первую попавшуюся женщину, которая показалась мне нормальной в общении. Просто со зла. Она как раз снималась в рекламном ролике, который я очень спешил закончить, чтобы потом взять небольшой перерыв в работе и разобраться с собственной жизнью.

— Подожди-ка, это тот самый? Духи «Вуаль»?

— Да, та реклама, которая принесла мне славу и признание в профессиональных кругах, создавалась «на отвали» и в порыве лютой ненависти к женскому полу.

— Как иронично!

— А ещё ироничней то, что маленькая необдуманная интрижка, заведённая со злости, закончилась залётом. И вместо того, чтобы развестись и привести свои мысли в порядок, я, как приличный человек, снова женился. Ещё подумал тогда, что хуже, чем с Настей, всё равно уже не получится.

— Получилось? — с ехидной улыбкой уточнила я.

— Оказалось, у понятия «хуже» нет никаких пределов.

— Вы удивительно наивны, Антон Романович! — закатила я глаза, сама не понимая, что именно хотела сделать сильнее: приободряюще похлопать его по плечу или добить ещё парой ехидных комментариев.

По-человечески мне было его очень жаль. Несмотря на то, что по всем законам жанра следовало проявить мифическую женскую солидарность и высказать, какой же он предатель и козёл.

Но что поделать, если мужчинам иногда приходится годами, сцепив зубы, терпеть все возможные проявления наших комплексов? И отвечать, и расплачиваться своими нервами за то, что наверняка вбил в наши впечатлительные юные головы какой-нибудь мудак, встретившийся до него?

Не то, чтобы я пыталась оправдать поступок Антона. Но могла его понять.