Стандартное отклонение

Я смотрела на него и понимала, что в процессе каких-то там генетических настроек моего мышления природа совершила сильный сбой.

Миром правят Альфа-самцы: сильные, уверенные в себе, наглые и в большинстве своём бородатые. Такие, кто в первую секунду встречи оценивает длину твоих ног (а здесь-то у меня все двенадцать из десяти!), потом размер груди (в моём случае поролонового слоя на грудной клетке), и если их не пугает твоё лицо, то держись!

Держись за его крепкие самцовые плечи, пока он аки дикарь будет тащить тебя к нему в спальню, и изнывай от счастья и желания скорее ощутить его то самое в своём… много в чём.

И только попробуй на его грубое и властное «Ты теперь моя» заявить, что крепостное право у нас в стране отменили ещё в 1861 году, а статьи с двадцать шестой по тридцатую Конституции гарантируют каждому человеку полную свободу.

Самец-то ладно: удивится, обидится на тебя, глупенькую, и просто уйдёт, сильно хлопнув дверью напоследок (а вот нечего оскорблять его самцовые чувства, более хрупкие, чем бабушкин фарфоровый сервиз на «особенный случай»). А вот другие самочки, узнав о том, что ты натворила, возведут тебя в ранг ведьмы и приговорят к немедленному изгнанию силами святой инквизиции сплочённого женского коллектива.

Я оказалась тем самым сломанным звеном, от демонстрации мужской силы испытывающим страх, а не восторг. Анти-альфа-самцовая женщина.

Такая вот… своя собственная.

И сейчас, глядя на пьяного, крайне несчастного и, по-хорошему, «сам виноватого» начальника, я начинала испытывать к нему жалость и искреннюю симпатию. Или же двигали мной разумные соображения о том, что нам, столь неумело спустившим часть своей жизни в унитаз, нужно держаться вместе?

— А что у тебя ещё есть? — спросил Антон, ткнув пальцем в стоящую перед ним пустую бутылку.

— Для тебя только диван в гостиной и запасной комплект постельного белья! — фыркнула я и толкнула его в плечо, призывая подниматься. — Давай, гений маркетинга, шевели своими ножками, пока они способны двигаться. Потому что от поверхности стола, если за ним проспать всю ночь, потом остаётся очень долго проходящий отпечаток.

Знаем, проходили.

— Наталья, вот скажите, я вам безобразен? — в его голосе звучало столько грусти и печали, что ещё немного, и я бы обняла этого засранца, и даже погладила бы по голове, утешая. Поэтому подтолкнула его в спину, направляя в сторону гостиной, и по шаткой и медленной походке сразу вычеркнула из списка обещанного ему постельное бельё.

Лучше спать просто на диване, чем на полу рядом с застеленным диваном.

— Был бы безобразен, я бы выгнала тебя сейчас на улицу. И ещё бы счёт предъявила за выпитое и съеденное.

Хотя за съеденное актуальнее было бы предъявлять не счёт, а моральную компенсацию. Схомячил последнюю пачку моих любимых чипсов, а я и опомниться не успела!

— Выгнала бы? Пьяного, среди ночи, на улицу? Прямо под моросящий осенний дождь?

— У тебя есть в этом сомнения?

— Нет-нет. Никаких!

Целиком на мой диван Миловидов, конечно же, не поместился, поэтому совсем умилительно подогнул коленки и пристроил себе под голову руку быстрее, чем я успела протянуть ему подушку.

«Докатилась!» — подумалось мне, когда настало время накрывать его пледом. Пришлось ещё и подоткнуть под него края, чтобы одеяло не свалилось за ночь.

— А ты? — его пальцы сжались на моём запястье так неожиданно, что только полуночная усталость удержала меня от опрометчивого удара прямо по миловидному лицу. Но раньше, чем я успела высказать негодование столь наглым вопросом-предложением, он успел исправиться: — Ты почему ничего о себе не рассказала?

Ох, вот тут точно бы нашёлся ещё один повод хорошенько напиться и предаться страданиям.

Например, по потерянной в тринадцать девственности и появившемуся тогда же пристрастию к наркотикам.

Или по тому, как я размазывала слёзы по лицу, сидя под дверью комнаты, где мой «тот самый любимый и единственный» трахал первую попавшуюся девчонку мне назло (мало вы ещё знаете о том, как делается «назло», Антон — чтоб вас с вашими откровениями — Романович).

А может быть, о долгих безрезультатных попытках потом устроить свою личную жизнь, постоянном порицании от разочаровавшейся во мне мамы (будто прежде она очаровывалась, ага), или о периодически случавшемся сексе с бывшим как об акте отчаяния и попытке понять, чего же мне так не хватает?

— Ну, у меня была очень несчастливая любовь. А ещё я была очень пухлой лет так до двенадцати. И на эту работу меня пристроили по блату, — пожала я плечами, с улыбкой наблюдая за его попытками удержать глаза открытыми.

— И всё?

— И всё, — прозвучало это с поразительной уверенностью. Такой, что я даже сама себе поверила на несколько мгновений.

— Срокойной ночи, Наталья… Ленидовна… — пробормотал он, сдаваясь под действием без малого литра крепкого алкоголя.

— И тебе, — неуверенно отозвалась я и направилась к себе в спальню, по пути ещё раз заглянув в переписку на телефоне.

А: Надеюсь, ты не делала глупостей, Крольчонок, и всё же легла спать.

А: Сладких тебе снов.

Кстати, потом-то я поняла, чего мне так сильно не хватало в молодости.