Аналогичную проблему Европейский суд по правам человека анализировал в постановлении по делу «Smirnov v. Russia» от 7 июля 2007 года, где выражается обеспокоенность отсутствием каких-либо гарантий защиты для материалов, составляющих профессиональную тайну. Формулировка ордера предоставляла чрезвычайно широкие полномочия по его производству, однако конкретные доказательства, указывающие на то, что искомые материалы могут находиться у заявителя, представлены не были. Национальные суды также не обосновали должным образом проведение обыска; следовательно, «относимые и достаточные основания» для него приведены не были.
По мнению Суда, размытая формулировка объема обыска позволила властям самостоятельно решать, какие материалы «представляют интерес» для дела, что привело к изъятию помимо документов, относящихся к делу, некоторых личных материалов заявителя (записной книжки, системного блока, адвокатских досье). Какие-либо гарантии защиты от нарушения требований охраны профессиональной тайны, такие как запрет изымать материалы адвокатских производств или присутствие независимого наблюдателя, который бы определял, какие материалы охраняются профессиональной тайной, отсутствовали. Европейский суд указал, что обыск явился серьезным посягательством на профессиональную тайну, чрезмерным по сравнению с преследуемой законной целью. В этой связи Европейский суд отметил, что нарушение требований охраны профессиональной тайны в отношении адвоката может иметь негативные последствия для отправления правосудия и, следовательно, для защиты прав, гарантированных статьей 6 Конвенции[419]
.В постановлении по делу «Kolesnichenko v. Russia» от 9 апреля 2009 года Европейский суд отметил, что во время обыска адвокатского офиса отсутствовали гарантии против вмешательства в профессиональные секреты, например такие, как запрет изъятия документов, защищенных адвокатской тайной, или надзор за обыском со стороны независимого наблюдателя, способного определить, независимо от следственной бригады, какие документы охватываются юридической профессиональной привилегией (см. постановление от 27 сентября 2005 года по делу «Sallinen and Others v. Finland» и постановление по делу «Tamosius v. the United Kingdom»). Присутствие двух понятых не могло считаться достаточной гарантией, с учетом того, что они не имели юридической квалификации и не могли распознать привилегированные материалы. Кроме того, что касается электронных данных, содержавшихся в компьютерах заявителя, изъятых следователем, то во время обыска, по-видимому, не применялась процедура отсеивания.
Учитывая характер материалов, которые были осмотрены и изъяты, Европейский суд нашел, что обыск затронул профессиональные секреты в степени, несоразмерной, как бы то ни было, преследуемой цели. ЕСПЧ напомнил в этой связи, что, когда затронут адвокат, вмешательство в профессиональные секреты может иметь последствия для надлежащего отправления правосудия и, следовательно, для прав, гарантированных статьей 6 Конвенции (см. постановления по упоминавшимся выше делам «Smirnov v. Russia», § 48, и «Nimitz v. Germany», § 37).
В итоге Европейский суд сделал вывод, что обыск, проведенный без относимых и достаточных оснований и в отсутствие гарантий от вмешательства в профессиональные секреты, в квартире и конторе заявителя, который не подозревался в совершении какого-либо преступления, а являлся защитником обвиняемого по тому же уголовному делу, не соответствовал критерию «необходимости в демократическом обществе» и, следовательно, в деле имело место нарушение статьи 8 Конвенции.
Рассматриваемый международный стандарт уголовного судопроизводства нашел отражение как в российском уголовно-процессуальном законодательстве, так и в практике его применения.
Вопросы конфиденциальности коммуникации адвоката-защитника и обвиняемого (подозреваемого), а также информации, полученной защитником в ходе такого общения, неоднократно рассматривались Конституционным Судом РФ.
В постановлении Конституционного Суда РФ от 29 ноября 2010 года № 20-П по делу о проверке конституционности положений статей 20 и 21 Федерального закона «О содержании под стражей подозреваемых и обвиняемых в совершении преступлений» в связи с жалобами граждан Д.Р. Барановского, Ю.Н. Волохонского и И.В. Плотникова была сформулирована правовая позиция по вопросу конституционности цензуры переписки лица, заключенного под стражу, со своим адвокатом[420]
.