Станислав Лем – свидетель катастрофы

В свою очередь Жукровскому не пришлось по душе в сборнике «Маска» ничего, кроме «Профессора А. Донды» – этому рассказу в стиле лучших гротесков Лема он и посвятил львиную долю своего обзора. Титульную же повесть писатель охарактеризовал как «пространную аллегорию» и попенял, что Лем, во-первых, спешит издать в книжном формате любую новую вещь (отсюда почти идентичные сборники с прибавлением одного-двух произведений), а во-вторых, слишком уж уверен, что все им написанное одинаково важно. Между тем, по мнению Жукровского, «Мнимую величину» вообще не следовало писать – развлекся «Абсолютной пустотой», и хватит. То же самое с бесконечными телеспектаклями, которые Лем строчит который год, – они стали похожи один на другой. И уж вовсе не следовало переиздавать стихотворений, которые Лем писал после войны. При всех этих упреках Жукровский признался в любви к творчеству Лема, особенно к его изощренной игре со словами[946].

Выделил «Профессора А. Донду» и Якуб Лиханьский в «Нурте». Этого критика восхитила тонкая игра Лема на пограничье науки и паранауки, сдобренная хорошим юмором. Лиханьский провел параллель с рассказом Айзека Азимова «Приход ночи», где смелые научные выводы тоже делаются на основе иррациональных представлений, но поставил «Донду» выше – именно в силу наличия юмора. Да и весь сборник произвел на публициста благоприятное впечатление[947].

Один из деятелей зарождавшегося движения любителей фантастики – Анджей Вуйчик – обратил внимание на то, что сборник «Маска» вышел скромным для научно-фантастической книжки тиражом в 40 000 экземпляров, но даже и при этом не разошелся за полгода[948]. Казалось бы, впору говорить о падении популярности Лема, но погодите-ка – опубликованный почти сразу вслед за тем «Насморк» издали в количестве 100 000 экземпляров! И он имел успех! Да что «Насморк»! «Больницу Преображения» к 1982 году опубликовали четырежды, причем в последний раз – также 100-тысячным тиражом[949].

«„Насморк“ – один из самых прозрачных и простых романов Лема, – написала обозревательница „Новых ксёнжек“ Анна Лабендзкая. – В нем нет композиционной изощренности „Рукописи, найденной в ванне“ и ее барочной необычайности, нет в нем и зловещего абсурдизма „Футурологического конгресса“. Почти свифтовское визионерство упомянутых произведений сменяется здесь на довольно сухую, ироничную оценку действительности, а катастрофизм – на меланхолическую, хотя и не лишенную насмешки рефлексию над законами, этой действительностью управляющими»[950].

Комплиментарно высказался о «Насморке» и Цейтман: «В этой книге имеется не только философская мечтательность, но еще и страх перед угрозами цивилизации, сатира на политические аномалии современности и, наконец, напоминание, что вчерашняя необычность „превращается в банальность, а нынешняя крайность завтра будет нормой“. Это относится не только к консерваторам, но и ко всем вообще, страдающим интеллектуальной неповоротливостью»[951].

45-летнего писателя и работника польского радио Станислава Станюха (одного из преданнейших партии литераторов) «Насморк» внезапно поразил описанием тотального контроля над людьми. Шокированный реалиями мира «Насморка», Станюх даже озаглавил свою рецензию «Апокалипсис от Станислава Лема»[952]. Забавно, что, когда в Польше ввели военное положение и воплотился тот самый тотальный контроль, впечатлительный Станюх как ни в чем не бывало продолжил служить этому режиму и даже сделал неплохую карьеру.

«Не первый год Лем пишет нетипичные вещи, и это стало так типично, что превратилось в правило», – написал о «Насморке» Тадеуш Нычек[953]. «Квазикриминальный роман Станислава Лема волей-неволей является огромным упреком миру, лишенному идейных и духовных ценностей», – написал 45-летний критик Стефан Мельковский, выведя такое заключение из абсолютизации Лемом теории вероятности[954]. В свою очередь Гарри Дуда, будучи католиком, предположил, что в силу разрастания цивилизационного организма с нами все чаще будут случаться удивительные стечения обстоятельств, напоминающие чудеса (именно это, к слову, Лем пытался показать еще в «Расследовании»). Стало быть, человек будет отравлен не только информационным шумом, но и мельканием событий и вещей. «Насморк» Дуда воспринял как шедевр, сочетающий в себе закрученную интригу и интеллектуальность[955]. О мелькании событий и вещей, но с энтузиазмом (в нашей заурядной жизни может произойти столько необычного!) написал и Якуб Лиханьский в «Нурте»[956]. Мартин Баерович в познанском еженедельнике Tydzień («Тыдзень»/«Неделя») вывел из повести мораль, что человечество утратило контроль над последствиями своих действий[957], а 56-летний публицист популярнейшей газеты «Экспресс вечорны» Леслав Бартельский (аковец, председатель варшавского отделения СПЛ и одногодок Лема – они даже умрут в один день) понял произведение так, что мир стал опасен из-за развития технологий[958]. Наконец, Януш Тернер в «Литературе» объявил «Насморк» лучшей польской книгой 1976 года[959].