Станислав Лем – свидетель катастрофы

«…Я пока не открывал ни одной книги Хмелевской. Это вообще можно читать?» – «Первые романы – да, потом хуже»[1207].

Станислав Лем – Томаш Фиалковский, 1997

Не имею ничего против Сапковского, но меня это уже не трогает. Слишком поздно[1208].

Станислав Лем, 2001

«Кто рискнул бы сказать три года назад, что Советы разлетятся в прах и пыль? – написал Лем в декабре 1991 года. – И что это произойдет вследствие путча нескольких психов, и что разлетится коммунистическая партия? Сколько у меня дома книг советологов и футурологов, предсказывавших, что Советский Союз будет второй державой мира… Если бы мне дали десятую часть их исследовательских фондов, я бы им сказал, что будет»[1209]. Лем будто забыл, что сам несколькими годами раньше на страницах парижской «Культуры» прочил Советскому Союзу долгую жизнь.

В августовском номере ежемесячника «Диалог» за 1989 год Ян Котт опубликовал воспоминание о том, как в начале 1946 года наткнулся в краковском зоопарке на Лема с женой, которые приманивали едой верблюдов и гребнями собирали с их шей и спин шерсть, которую пихали в большие сумки, чтобы потом связать из нее свитера. Котт увидел в этом пример сообразительности будущего корифея фантастики – ведь верблюжья шерсть отличается высоким качеством. Лем, прочтя это, внес поправки: в зоопарке жили не верблюды, а зубры, шерсть собирал не он с женой, а Роман Хуссарский с невестой, а свитера из нее делала не его теща, а мать Хуссарского, саму же историю Котт, вероятно, услышал от Лема в закопанской гостинице для писателей «Астория»[1210].

Забывчивость – свойство любого человека, но особенно донимает в старости, когда приходится вспоминать далекие события. Лем скоро и сам пал ее жертвой. «Невозможно не заметить, что его подводили уже и память, и чувство ответственности, – написала Гаевская. – Он высказывался о книгах, которых не читал, о программах и фильмах, которых не видел, и провоцировал острые реплики, хотя бы от Нормана Дэвиса»[1211]. Все это его не смущало. «Меня попросили произнести речь на английском или немецком на конгрессе философов и логиков, – хвастался он летом 1999 года. – Я согласился. Потом „Тыгодник повшехный“ пригласил на конгресс физиков-теоретиков. Мне нужно там прочесть доклад о квантовой теории. Пожалуйста. О будущем науки тоже могу. Я по всем вопросам специалист»[1212]. Вспоминая по случаю американских съемок «Солярис» общение с Тарковским, Лем сочинил историю, которую потом повторял в разных интервью: «Шесть недель я безуспешно убеждал Тарковского отказаться от всяких странных идей <…> Тарковский дал Кельвину целую семью. Появились какие-то жуткие тетки и бабки, но после моих протестов он их убрал <…> На съемочной площадке я был разгневан до такой степени, что топал ногами и говорил ему: „Вы дурак“ <…> После нескольких недель бесплодных споров я просто убежал. Понял, что, подписав договор с „Мосфильмом“, ничего уже не изменю, сел в первый самолет и улетел в Краков»[1213]. Какие шесть недель? Какая съемочная площадка? Кажется, у Лема слились в памяти два разговора с Тарковским в 1969 году, когда режиссер приезжал в Польшу и когда сам Лем был вместе с писательской делегацией в Советском Союзе. Но как он мог забыть, что не был ни на какой съемочной площадке? Или вот в июле 1990 года, вспомнив роман «Астронавты», Лем поведал, как некий критик указал ему, будто произведение нереалистично, так как на Венере неизбежно возникла бы компартия, которая не допустила бы вторжения на Землю; «к счастью», Слонимский высмеял этого критика, и тем дело закончилось[1214]. Лем забыл, что это как раз Слонимский придумал компартию Венеры, дабы отбить наскоки ортодоксов!