Станислав Лем – свидетель катастрофы

Новый премьер, католичка Ханна Сухоцкая из партии Мазовецкого, первый свой внешнеполитический визит, как и ее предшественник, нанесла в Ватикан. Иоанн Павел II считался своего рода восприемником новой Польши: именно его паломничества на родину помогли жителям страны не падать духом. Теперь, когда больше не было власти коммунистов, он требовал сделать следующий шаг – запретить аборты. Это было условием подписания конкордата, а конкордат был условием принятия новой Конституции. Долгое время этому противились посткоммунисты, ведомые Квасьневским, но 7 января 1993 года их бастион рухнул: Сейм запретил аборты, сделав исключения лишь для жертв изнасилования, а также для случаев угрозы жизни матери и тяжелого дефекта или неизлечимой болезни плода. Лем был в бешенстве. Неужто сталинизм вернулся в новом обличье? Ведь разрешение абортов когда-то было одним из проявлений оттепели. Недаром в третьей части «Неутраченного времени» есть сцена, где главный герой помогает женщине найти врача для нелегального аборта, так как при сталинизме это уголовно каралось. И вот теперь все вернулось обратно. Ради чего тогда свергали коммуну? Для Лема такие шаги были той же «большевией», только в ризах католичества. Он видел в росте населения одну из главных опасностей для цивилизации, а потому считал запрет абортов сущим самоубийством рода людского.

Об этом он заявил в феврале 1992 года на страницах парижской «Культуры», где теперь подписывался собственным именем. По мнению писателя, угрожающе быстрый рост населения Земли ведет к экологическим катастрофам, голоду, а также конфликтам на культурной, политической и «религиозно-национальной» почве. В связи с этим Лем критиковал католическую церковь за то, что она своей борьбой против абортов и контрацепции усугубляла эти проблемы; но писатель верил, что рано или поздно церковь должна будет изменить свою политику. Чтобы решить проблему перенаселения (уже неактуальную к тому времени, но писатель этого не знал), Лем предлагал разработать фармацевтические средства для подавления полового влечения и для сокращения сроков женской фертильности (вплоть до возрождения периодов гона). Он прекрасно отдавал себе отчет, что все эти предложения выглядят с сегодняшней точки зрения аморальными, но считал, что цивилизация неизбежно должна будет к ним прибегнуть. Кроме того, Лем размышлял, сможет ли Польша войти в число развитых стран, и крайне негативно высказывался об элитах, которые пришли на смену коммунистам: «Выборы-89 были, разумеется, проявлением протеста, чтобы выкинуть коммуну за двери государства, но результаты их, как это бывает, оказались парадоксальными, ибо произошло наследование методов коммуны». Особенно резко Лем высказался о правительстве Ольшевского как «наименее эффективном, хуже всего подбирающем людей <…> с амбициями, обратно пропорциональными его нелепому имиджу»[1248].

Можно сказать, что в 1992 году Лем объявил церкви войну. Уже в августе 1992 года в «Тыгоднике повшехном» он заявил, что «церковь потерялась в современном мире», но тут же получил отпор в варшавской газете Przegląd Katolicki («Пшеглёнд католицки»/«Католическое обозрение»), где ему указали, что христианские ценности никуда не делись, он сам, Лем, ими руководствуется, а церковь делает что может, чтобы улучшить мир[1249]. В сентябре 1992 года на страницах «Тыгодника повшехного» вышли полемические статьи Лема и заведующего кафедрой взаимоотношений науки и веры философского факультета Люблинского католического университета, епископа Юзефа Жициньского, о приросте населения и загрязнении среды. Анализируя их, Щепаньский заметил, что «морально-религиозные возражения» священника «не предлагают никакой альтернативы» предложениям Лема по искусственному регулированию численности населения[1250]. А Лем в знак протеста отказался сотрудничать с «Тыгодником повшехным» (потом, правда, передумал).