Станислав Ростоцкий. Счастье – это когда тебя понимают

Знаете, сейчас многие говорят, что их гноили, угнетали. Но я думаю, что вы никогда в жизни не встречали моих жалоб, при том что все мои картины, начиная с первой, бывали закрыты. Но у меня всегда оставалось право не снимать то, что я не хотел. И никто никогда не мог у меня этого права отнять. Как это можно было сделать? Заморить голодом? Но тогда были такие гонорары, соотносительно с ценами, что я мог написать сценарий научно-популярного фильма «Квадратно-гнездовая сеялка-66» или «Сооружение головного туркменского канала» и купить автомобиль. Кроме того, у меня была еще военная пенсия, так что с голоду бы не умер. Может быть, люди моего поколения именно поэтому сняли гораздо меньше картин, чем могли бы. Но я думаю, что многим из нас абсолютно не стыдно за то, что мы сняли. Вот если бы я сделал картину, подобную 95 % тех, которые сейчас делают, мне было бы стыдно перед моими учителями – Козинцевым и Эйзенштейном, хотя их уже и нет в живых. В искусстве, между прочим, очень важно, чтобы было перед кем стыдиться. А стыд тесно связан с таким понятием, как совесть. И сейчас, когда я вижу на экране воинствующее бесстыдство и огромное количество лжи, я думаю: боже мой, как же им не стыдно?

Трагедия сегодняшнего кино состоит в том, что практически невозможно создавать произведения искусства. Много подражания не лучшему Западу. Я смотрю фильмы молодых режиссеров и вижу: у них нет ни денег, ни времени, чтобы подумать. Отсюда огрехи даже у талантливых. Нынешняя система зависимости от того, найдутся ли деньги на съемку – а они находятся для создания лент, которые сулят большую денежную отдачу, а не потому, что может быть создано серьезное, высокохудожественное произведение, – ведет кинематограф к пропасти. Нынешняя система – страшнее существовавшей раньше. Мы не могли сказать все, что хотели. Но мы могли не говорить того, что не хотели. У меня ни в одной картине нет «Ура! Да здравствует!».

Для меня совершенно ясно, что кино просто нет, и каждый день это подтверждает. И на будущее нашего кинематографа я смотрю безнадежно, потому что кино стало абсолютно убыточной отраслью. Я, например, снял «Зори» за 800 000 руб. (2 серии), и за 1 год картину только у нас посмотрело 135 млн зрителей. А она идет до сих пор. Достаточно сказать, что в Китае ее посмотрел 1 млрд зрителей. Совместная с Норвегией картина «И на камнях растут деревья» стоила 2 млн руб. и 600 000 долларов. Сейчас она бы стоила 45 млрд руб. Где вы сегодня сможете собрать 45 млрд, когда большой удачей считается, если картину посмотрело 3 млн зрителей? Раньше мы бы считали, что это абсолютно провальная картина.

Когда все это начиналось, я уже знал, чем все кончится. И не потому, что я пророк, а потому что я достаточно хорошо был знаком с производством фильмов за границей. Я снимал в Чехословакии – тогда это была уже не капстрана, но законы были почти те же, – в Норвегии. А кроме того, я много раз бывал в Америке, у меня там много друзей, в том числе тот же Милош Форман. Поэтому я знал, что контроль рубля – это гораздо хуже, чем наш, идеологический контроль. У нас можно было обмануть, применить иносказание. Важно, чтобы тебя поняли зрители. Наконец, у нас можно было уговорить, потому что далеко не все начальники были идиотами. Были среди них и умные люди, которые все прекрасно понимали и сами страдали от этой системы. Не случайно, например, много прекрасных картин снято при Филиппе Ермаше. Его теперь обвиняют в травле Тарковского, а я лично знаю, что́ он принял на свою шею, для того чтобы Тарковский все-таки был, чтобы его картины увидели зрители. Знаете, что сказал мне сам Тарковский, когда мы с ним встретились за границей? Он мне сказал: «Станислав, я только теперь понял, что здесь я бы не снял ни одной своей картины – мне бы просто не дали на них денег». Уже «Ностальгию» он снимал в муках безденежья. «Жертвоприношение», после того как отпал немецкий спонсор, снимал на деньги шведского института и истратил весь годовой бюджет. А когда он снял фильм, ему сказали: «Какие 4 часа? Только 2 часа и не больше!»

Контроль денег намного ужаснее. Простите меня, тот же Коппола был дважды банкротом – это режиссер такого уровня! Я уж не говорю про молодых. При мне описывали имущество французского режиссера Паскаля Обье за то, что он не закончил фильм вовремя. Милош Форман рассказывал мне, как упрашивал продюсера дать ему возможность за 3 дня переснять финал «Кукушки». Так ему дали только 1 день, и он все-таки снял другой финал. Представление о том, что там ах как замечательно снимать картину, очень наивное. Не случайно все, кто уехал, вернулись и работают здесь.