Становясь Лейдой

Метель бьется о стены дома, как волны о берег. В море белого снега тонут следы лошадиных подков. Он вернется. Он должен вернуться домой – ему больше некуда возвращаться. Но эта уверенность не спасает от гложущей пустоты, поселившейся в ней; от растущей дыры, что становится все больше и больше с каждым часом, проведенным в одиночестве. Под снегом, скопившимся под окном, уже не видно ступеней крыльца.

Она глядит в темноту. На крыльце – темная, смутная тень.

Кто-то стучит?

Да, в дверь опять постучали. Настойчивей, громче.

На крыльце сгорбилась в ожидании маленькая фигурка с лицом, спрятанным под капюшоном. Она то и дело поглядывает наверх, на окно, где висит Лейда. Словно чувствует ее присутствие.

– Питер?

Голос женский, знакомый. Я тебя знаю.

– Я знаю, ты дома. Впусти меня, это я. Я вернулась.

Уголком глаза, которого у нее нет, Лейда замечает, что в комнате кто-то есть. Это старуха, которую она видит всю свою жизнь. Призрак мерцает, но не произносит ни слова.

Снаружи беснуется ветер. Женщина на крыльце чертыхается. А потом Лейда слышит щелчок. Это отодвигается дверная щеколда. Дверь открывается с тихим скрипом.

Лейде хочется перепрыгнуть во что-то другое – в оконную раму, в морозные узоры на замерзшем стекле, – но теперь это уже невозможно. Чертов мерзавец. Даже если бы она могла стать чем угодно, рассуждает она, здесь все равно безопаснее.

Она по-прежнему чувствует мамин пульс внутри куска кожи. Призрак старухи тает, точно туман. Прячется под половицами.

– Не суетись, старая, – говорит женщина, проникшая в дом. – Это не твое дело.

Лейда слышит, как она шарит в темноте, замирает, прислушивается.

– Я чувствую, ты где-то здесь… Но где, где ты прячешься?

При звуках ее голоса Лейду бьет дрожь, словно бледный след мамы, оставшийся в куске кожи, сопротивляется незнакомке. Кто ты и что тебе нужно?

Лейда хочет, чтобы эта женщина ушла прочь. Она слышит, как замирают ее шаги, и вот снова звучат – и опять замирают. Так проходят минуты. Теперь незнакомка поднимается по лестнице.

Она не успевает добраться до спальни. Внизу громко хлопает дверь.

Папа!

– Питер, это ты? Слава богу, ты дома. Там такой холод. Я вошла, не дожидаясь тебя.

– Хильда? Ты меня напугала до полусмерти. Какого черта ты здесь забыла?

Лейда дрожит, у нее в голове полыхает огонь цвета вермильон.

– Я… вчера я видела тебя на рынке. Ты казался таким потерянным.

Папа не отвечает. Я слышу шаркающие шаги, и вот они оба заходят в спальню.

Папа, нет! Лейда вся напрягается на краю маминой кожи, бьется, как птица в силках, кричит сквозь темноту, но папа не слышит. Она беспомощно наблюдает, как женщина сбрасывает накидку, ее черные волосы рассыпаются по спине. Папины руки тянутся к ней, зарываются в сплетение черных кудрей.

Лейда корчится от досады, и шкура еле заметно вздрагивает. Я здесь, папа! Он вдруг замирает и оборачивается к окну.

Проследив за направлением его взгляда, Хильда спрашивает изменившимся голосом:

– Это ее шкура?

Он медленно кивает.

Хильда срывает шкуру с окна и сминает ее в руках.

Лейде кажется, что она вся горит.

– Пора забыть прошлое, Питер. Прошло больше года. Надо жить дальше.

Он поворачивается к ней спиной.

Хильда подходит к нему, обнимает его со спины, прижимает тюленью шкуру к его груди.

Лейда чувствует, как бьется папино сердце, быстро и громко. И только потом она осознает. Прошло больше года? Как такое возможно? Она чувствует, как в нее врезаются Хидьдины ногти, боль от щипков пробивает до самых глубин естества.

– Я тебе помогу… избавлю от всех напоминаний о прошлом… а потом мы с тобой поговорим, да?

Он выскальзывает из ее объятий и берет за руку. Лейда, смятая в ком, чувствует, как ее разворачивают, перебрасывают через руку. Папины пальцы тянутся к ней, но замирают, так и не прикоснувшись.

Он вздыхает, кивает и резко отдергивает руку.

– Есть еще и другие ее вещи. Наверху, в швейной комнате… – Его голос срывается.

Лейда чувствует, как ее складывают пополам, и еще раз пополам, и еще. Как одеяло, сшитое из лоскутов времени.

И небрежно запихивают в мешок.

Что остается

Призрак старухи наблюдает, как Хильда роется в швейной корзине. Вынимает обрезки ткани, потом высыпает все содержимое на пол, перебирает выпавшие предметы, ищет. Питер остался внизу, наливается элем. Не в силах смотреть, как последнее, что осталось от его семьи, будет выброшено, как мусор.

– Ну где же, где ты? – мурлычет Хильда, словно выманивает спрятавшегося котенка. – Умная ведьма, – бормочет она, поднимая не тронутую Маевой катушку с красными нитками, которые Хильда спряла собственноручно. Она убирает катушку в карман и продолжает искать.

Хельга усмехается в темноте. Маева нашла бы свою погибель гораздо быстрее, если бы использовала для шитья эти проклятые нитки. Но, видимо, что-то она поняла. Что-то ей подсказало, что их лучше не трогать.