Время было везде и нигде. Оно завязывалось в узлы и петляло в пустых пространствах, память свивалась в тугую спираль, сжимавшую сердце. Не в силах противиться, Маева полностью погрузилась под воду.
Маева греется, сидя на камне. Брызги студеной морской воды холодят ее обнаженное тело, ее бледная кожа впитывает лучи солнца. Она предвкушает скорую встречу с любимым, жар того, что грядет. В их последнюю встречу – здесь, на берегу между мирами, – страсть была бурей. Сметающей все на своем пути. Его губы приникли к ее губам еще прежде, чем было сказано хоть одно слово. Он раскрыл каждую клеточку ее тела своими пылкими пальцами и губами. Своим ненасытным языком. Все ее потаенные глубины, бесконечные, точно звезды.
Она смотрит на горизонт. Шторм, бушевавший вдали, унялся. Море стало спокойнее. Отблески солнца на тихих волнах слепят глаза.
Она поет, чтобы скоротать время. Раскладывает ракушки красивым узором. Каждая секунда, проведенная в ожидании, тянется мучительно медленно.
Она кладет посредине большую морскую звезду с пятью лучами, завершая мозаику из даров моря. Потом убирает ее, создав дыру в самом центре узора. Теперь ракушки ведут хоровод вокруг пустоты. Понимание приходит внезапно: его отсутствие рядом – так же как и присутствие – будит в ней неуемную жажду. Непрестанное, неутолимое желание. Больше ничто – и никто – не насытит ее до конца.
Она слышит плеск.
Но он не спешит показаться. Он ее дразнит? Ей не верится, что он не бросается на нее, словно изголодавшийся зверь, после столь долгой разлуки.
Она слышит его тихий вздох. Ощущает его желание, звенящее в воздухе между ними. И все же он сдерживает себя. Вытянув ноги, она переворачивается на бок, игриво накручивает на палец прядь волос, передвигает ракушки, разложенные на камне.
Он стоит против солнца, темный силуэт из бугрящихся мышц и желания. Прищурившись, она прикрывает глаза рукой.
Он бросается к камню и хватает Маевину серую шкуру прежде, чем она успевает понять, что происходит.
Теперь солнце светит ему в лицо.
Лицо незнакомца.
Хотя ощущение опасности становится еще острее, Маева уговаривает себя, что такого просто не может быть. Не может быть, чтобы на нее набросился человек, вдруг возникший из ниоткуда, и украл ее шкуру…
А потом его руки – человеческие, незнакомые, грубые – прижимают ее к камню.
Она лежит неподвижно. Ее глаза открыты.
В небе над нею кружатся птицы. Волны ласкают ей ноги.
Ее тюленья шкура вроде бы рядом, но до нее не дотянуться. Обмякшая маска с поникшими усами – ее единственный свидетель.
Она чувствует, как какая-то часть ее существа уносится в небо. Парит высоко над водой, озадаченная происходящим внизу.
Его тело бьется в нее, его руки давят ей на плечи. Кости у него на бедрах острые, точно ракушки и камни под ней. Его жесткая борода колет ей шею. Его зубы вонзаются в мочки ее ушей, в плечи, в грудь…
Разложенные на камне ракушки врезаются ей в кожу.
Оставляя глубокие кровавые следы из осколков.
Потом у нее на спине останется шрам. В форме пятиконечной морской звезды.
Время собралось воедино. Нити – спутанные обрывки, перебитые крылья – вытянули ее из глубины. Она вырвалась на поверхность, хватая ртом воздух. Легкие жгло как огнем. Незримые пальцы отпрянули, стерлись, как давние воспоминания.
– Мае, пожалуйста. Здесь такой холод… Иди в дом. Ты нужна нашей дочке.
Питер стоял рядом с поилкой, держа в руках одеяло. Его голос дрогнул, когда он увидел ее отекшее лицо.
– Ты нужна мне.
Маева выбралась из корыта.
Питер развернул одеяло в руках, чтобы укутать ее и согреть.
Она прошла мимо него, словно не замечая. Ее обнаженное тело уже было сухим.