Становясь Милой

Я совершенно ошарашена и гляжу на нее с такой растерянностью, будто ее слова залетели в одно ухо и вылетели в другое. Они не воспринимаются мозгом. Я ничего не понимаю. Папа? Помолвлен? С мамой Блейка?

– Удивлена? – продолжает миссис Эйвери. Она сжимает губы, изображая сочувствие. – Вот я нисколько не удивлена, что родители не стали рассказывать тебе о своей неверности.

Жар на моем лице превращается в лед, к горлу стремительно подкатывает тошнота. Из салона словно высосали весь воздух – дышать тяжело.

– Что… о чем вы? – бормочу я, качая головой. Зачем она пичкает меня наглой ложью? Разве я заслужила такое отношение?

– Ох, жаль, что тебе приходится узнавать все от меня, – вздыхает миссис Эйвери сочувственно, хотя ликующие нотки в голосе выдают ее с головой.

Она выпрямляется и сцепляет пальцы на руле – как, полагаю, делает перед речью на каком-нибудь важном заседании. Затем приступает к рассказу:

– Мы с твоим отцом влюбились друг в друга еще в школе и начали встречаться в десятом классе, а сразу после выпускного обручились. Как же молоды мы были! Следовало догадаться, что ничем хорошим это не закончится. А потом мы разъехались по разным университетам: твой отец отправился в Белмонт изучать театральное искусство; я же целилась выше – поступила в Йельский на факультет политологии. Знаешь, творческие профессии столь ненадежны, никакой стабильности. Для твоего отца я была слишком здравомыслящей в этом вопросе, что нас и отдалило, а потом он встретил в Белмонте другую – ту, которая проявила к его актерским грезам больше энтузиазма, чем я.

– Мою маму, – выдыхаю я.

Родители давно в подробностях рассказали мне, как познакомились: встретились в Белмонтском университете здесь, в Нэшвилле. Мама приехала из Южной Каролины, чтобы жить в наполненном жизнью городе, и во время учебы встретила папу. Ей нравился его выбор карьерного пути, а ему нравилось, что она поддерживала его мечту. Они поженились после выпуска из университета и поселились в Фэрвью, в доме, где я прожила первые шесть лет своей жизни.

Вот только сейчас миссис Эйвери пересказывает эту историю в совершенно ином свете.

– Да, твою маму, – с горечью подтверждает она. – Можно подумать, что, встретив другую, Эверетт проявит любезность и расторгнет помолвку. Но твои родители решили видеться за моей спиной в течение двух месяцев; я, видишь ли, училась в нескольких часах езды, а твой отец уверял потом, будто хотел расстаться со мной лицом к лицу и ждал моего приезда. Честно говоря, я предпочла бы сразу узнать правду, по телефону – черт, даже сообщение бы сошло. Но нет. Практически Эверетт мне изменял.

– Вы врете, – выдыхаю я сквозь стиснутые зубы. – Это все неправда!

Мэр Нэшвилла утверждает, что мой папа изменял ей… с моей мамой? Папа должен был жениться на Лианне Эйвери? Все это никак не может быть правдой. Родители рассказали мне, как познакомились, и в их версии событий отсутствовала папина помолвка с другой женщиной. Во рту появляется неприятный привкус.

– Мила, сама посуди, ну зачем мне о таком врать? – говорит миссис Эйвери голосом, казалось бы, пропитанным жалостью, и смотрит на меня, склонив голову. Она сама прекрасно видит, что я не верю ни единому ее слову. – Мы расторгли помолвку. Мне потребовалось несколько лет, чтобы оправиться от произошедшего, в то время как твои родители спокойно поженились. Потом я кое-кого встретила, стала матерью и с головой ушла в работу в местной администрации. А затем твой отец дебютировал в Голливуде…

В голове проносится реакция моих родителей на упоминание имени мэра. Мама распахнула глаза и притихла; папа пришел в такую ярость, что захлопнул экран ноутбука… Очевидно, между ними и Лианной Эйвери действительно что-то произошло, но ее рассказ…

Нет, наверняка дело в другом.

– При чем здесь его голливудский дебют? – выдавливаю я, несмотря на дрожь в голосе.

– При том, что о твоем папе заговорил весь мир. Вот он и запереживал, как бы я не поведала прессе, что любимчик публики Эверетт Хардинг однажды изменил своей верной, трудолюбивой невесте. Никто не любит изменников, верно? Такое пятно на репутации! Представь себе… – Миссис Эйвери откидывается на спинку и впервые за вечер кажется не столько обиженной, сколько оскорбленной и немного печальной. – Твои родители пытались от меня откупиться, Мила. Некий Рубен Фишер хотел прислать мне внушительный чек в обмен на договор о неразглашении. Естественно, у меня есть чувство собственного достоинства, я не стала ничего подписывать. И я не намерена предавать огласке правду об Эверетте Хардинге ради своей же карьеры.

– Как же… – Я трясу головой и тру глаза, надеясь, что, когда снова их открою, окажусь где угодно, только не здесь. – Ничего не понимаю…

– А по-моему, ты все понимаешь, Мила. Я рассказала тебе это не для того, чтобы расстроить, а лишь для того, чтобы ты поняла: нашим семьям действительно лучше не пересекаться. Уверена, твои родители согласились бы со мной, – мягко говорит миссис Эйвери.