Становление спецслужб советского государства. 1917–1941 гг.

Наконец свет в зале погас. Яркий луч разрезал темноту и упал на экран. На нем возник белоснежный пароход, и в зал полилась чарующая музыка композитора Исаака Дунаевского. Приключения героев фильма перенесли зрителей в будущий счастливый и безоблачный мир, о котором они мечтали. Вместе с озорницей и певуньей почтальоном Дуней Петровой из самодеятельного ансамбля и руководителем симфонического оркестра Алексеем Трубышкиным они негодовали, радовались и смеялись до колик над туповатым бюрократом Бываловым.

Волшебный, удивительный мир, созданный гением Григория Александрова и Николая Эрдмана, в котором властвовал дивный голос Любови Орловой, где правили доброта, искрометный юмор и радость жизни, не оставлял у зрителей сомнений в том, что они живут в самой великой и самой могучей стране. Они твердо верили, что ни один враг не отважится напасть на СССР. А если вдруг решится, то несокрушимая Красная армия во главе с великим товарищем Сталиным разобьет его наголову.

Таким же мирным вечер казался и за тысячу километров от Москвы, на западной советской границе, в расположении Сокальской комендатуры 90‐го пограничного отряда. Жизнь и служба ее командиров и бойцов шла своим, установленным распорядком дня, чередом. После ужина дежурная смена заступила на посты. Одни новобранцы под присмотром старшины учились подшивать подворотничок к гимнастерке, другие — в Ленинской комнате, поскрипывая карандашами, писали письма на родину. Старослужащие собрались на спортивном городке, кто занимался на гимнастических снарядах, а кто-то травил анекдоты.

День подходил к концу. Уставшее за день солнце, обагрив алым отблеском прибрежные скалы, спряталось за гору. По полянам заскользили длинные, зубастые тени. Над Бугом клубился туман и косматыми языками пополз на берег. Замолкли цикады. Сонно прощебетав, в гнездах затихли птицы. На землю опустились вечерние сумерки, и все вокруг утратило привычные очертания. Воздух наполнился таинственными звуками. Тренированное ухо пограничника пыталось различить среди них те, что выдавали нарушителя.

В последнее время они действовали все более дерзко и нагло. Дня не проходило без задержаний и стычек с диверсантами и шпионами. Предстоящая ночь не обещала быть спокойной. Накануне, по данным закордонной разведки погранотряда, в расположении немецких частей происходила перегруппировка сил. Тяжелая техника: танки и самоходные орудия, переместились на новые позиции.

Все вместе взятое говорило и не только командованию, а и рядовым пограничникам: гитлеровцы затевают крупную провокацию. Поэтому на передовых постах внимательно вслушивались в звуки леса и ловили каждый подозрительный шорох. Громкий всплеск в затоне реки нарушил убаюкивающее журчание воды в камышах. Через мгновение он повторился и не походил на игру рыбы, это был крупный зверь либо человек.

Порыв ветра развеял туман, клубившийся над рекой. На берегу, среди редкого подлеска возник размытый человеческий силуэт. Нарушитель на мгновение замер, а затем от дерева к дереву стал осторожно продвигаться вперед. От наряда его отделяло не больше десяти шагов, сержант-пограничник вскинул автомат и приказал:

— Стой! Стрелять буду!

— Найн! Найн! — воскликнул нарушитель.

— Оружие на землю! — потребовал сержант.

— Найн! Найн! — повторил нарушитель и вскинул руки вверх.

— Кто ты? Зачем нарушил государственную границу СССР?

— Комрад! Комрад! — голос нарушитель срывался.

Выражение лица немецкого солдата — это был ефрейтор, его энергичная жестикуляция и отдельные фразы: комрад Тельман, комрад Сталин, комрад Ленин, говорили пограничникам — перед ними коммунист.

— Чо случилось? Чо?! — торопил с ответом сержант.

С губ ефрейтора срывалось:

— Пуф! Пуф!.. Гитлер! Гитлер!

— Неужели война?! — в один голос воскликнули пограничники.

Подтверждение тому они получили через мгновение. С сопредельной стороны донесся приглушенный гул мощных моторов. Из капониров на исходные позиции выдвигались танки и самоходные орудия. На правом берегу Буга тут и там вспыхивали и гасли зловещие всполохи. Ощущение грядущей катастрофы витало в воздухе.

— В-война! За мной! — севшим голосом потребовал старший наряда.

Не ощущая боли от веток, хлеставших по лицу, спотыкаясь о коренья, он, напарник и немец-перебежчик помчались на заставу.

На часах было 21.00. До начала войны оставалось 6 часов 30 минут.

В это самое время в Москве, в кремлевской квартире Сталина собрались близкие к нему люди, члены Политбюро ЦК ВКП(б) Вячеслав Молотов, Анастас Микоян и Климент Ворошилов. За ужином разговор шел об отношениях с Германией и напряженной обстановке на западной границе.

Сталин, по воспоминаниям Микояна, стоял на том, что «Гитлер не начнет войны». Но последние доклады, поступавшие из погранвойск НКВД, в которых сообщалось об интенсивных перемещениях немецких войск, поколебали его уверенность. Сталин дал указание Молотову получить у посла Германии Ф. Шуленбурга разъяснения, а затем распорядился вызвать наркома обороны СССР Маршала Советского Союза Семена Тимошенко и начальника Генштаба Красной армии генерала армии Георгия Жукова.