Станция Бахмач

В первые дни Фрадкин держался железнодорожной линии. Полк укреплял рельсы, которые то тут, то там были развинчены, укладывал на место выдернутые шпалы, восстанавливал железнодорожную линию, которая уже много раз была разрушена после очередного восстановления. Он также наладил телеграфную линию, чьи провода были перерезаны, а столбы повалены или спилены…

Из крестьянских хат вылезли мужики поглазеть на вооруженных иностранцев. Политрук Луков немедленно расклеил на телеграфных столбах свои цветастые плакаты и обратился к собравшимся с революционной речью. Крестьяне стояли как стадо, почесываясь и зевая. Оживились они только тогда, когда оратор начал раздавать прокламации. Политрук Луков был воодушевлен своим большим успехом. Фрадкин охладил его пыл.

— Они берут их, чтобы заворачивать махорку, — сказал он ему, — только бумагу переводишь.

Сразу же после этого Фрадкин тоже выступил перед крестьянами, но коротко и ясно.

— Кто у вас староста? — спросил он.

— Я, товарищ командир, — отозвался мужичок в лаптях и онучах, перетянутых веревкой, — я, Антон Иваныч Рубаха.

— Послушай, что я тебе скажу, Антон Иваныч Рубаха, — сказал Фрадкин на чистом херсонском диалекте украинского языка и так пристально посмотрел мужичку в глаза, что тот аж заморгал, — мы требуем, чтобы ни к одной шпале на путях, ни к одному телеграфному проводу никто из вас не прикасался.

— Мы этого не делаем, товарищ командир, — ответил мужичок в лаптях, — это чужие приходят сюда из других деревень по ночам, они это и делают, вот те крест.

— У тех есть своя линия, чтобы портить, Антон Иваныч Рубаха, — настаивал Фрадкин, — это твои делают, и мы этого больше не допустим. Любое повреждение на линии в пределах версты будете исправлять сами. И еще будете платить штраф, корову — за отвинченный болт, вола — за выдернутую шпалу, лошадь — за перерезанный провод.

Крестьяне стали часто креститься.

— Матерь Божья, — взмолились и запричитали они, — в чем наша вина, если это бандиты вредят? А мы что, мы их знать не знаем.

— Вы, братцы, врете, — спокойно сказал Фрадкин, — вы их знаете, хорошо знаете и прячете. Если вы не задержите виновных, пострадает вся деревня, и правые и виноватые.

Крестьяне принялись льстиво снимать шапки и бить поклоны. Фрадкин отмахнулся от них.

— Можете надеть шапки. Мы не баре, — сказал он, — но за нос водить себя не позволим.

Тут староста в лаптях стал приглядываться к Фрадкину, моргая глазами.

— Кажись, вы — знакомый человек, товарищ командир, — произнес он, — уж не сосед ли?

Фрадкин не позволил ему узнать себя.

— Мы скоро вернемся, — пообещал он толпе и похлопал себя по карману, где лежал наган, — поняли, братцы?

Крестьяне закивали всклокоченными головами, дескать, поняли. Фрадкин приказал своим бойцам двигаться дальше.