Станция «Гермес»

      — Эх, неразумный ты… — громыхнул голос. — Дурачина! Твои дети — мои дети! Я за них побольше тебя страдаю. Небось не меньше твоего сердце кровью обливается! Вы все у меня тут внутри, как одна семья! Пойми ты, баранья голова, что не будет яичницы, не разбив яйца! Девочки твои через малое страдание из смертных в другую категорию обратятся, в богинь нетленных подобно владычицам олимпийским! Этот миг прогремит на весь мир как гроза, как буря!

      Пылесос вяло ухмыльнулся.

      — Про бурю это вы того… наврали. Но что за гроза в пещерке? Тут и дождя-то не бывает. Бессмыслица, право. Фантазии… Я сам нафантазировал за жизнь предостаточно. Напаскудил вволю, аж чертям тошно. Но вот этой глупости — отдать моих девочек вам на эксперименты — не допущу. Придется вам, граф, вместо растворов ваших живительных принять новое лекарство. Лекарство от вечности! Как вы сами меня учили, бутылку надо опрокидывать залпом…

      — Неужто порешишь меня… старика?! — донеслось из трубы. — Своего отца и благодетеля? Окстись, сын…

      — Что ж я, изверг какой? — возразил тот. — В моих силах разнести вашу машину проклятую, а уж выкарабкаетесь вы или нет, не моя забота. Живите хоть еще сто лет, мне не жалко. Но держать здесь обманом людей не годится. Пока проход открыт, выведу ребят наружу. С должности заодно прошу меня снять. Более охранять станцию я не стану… Набрыдло. Разбирайтесь со своими гостями сами. Кстати говоря, это они вам шлюз взорвали… по вашу душу идут, граф! Придется рассчитываться за все, что натворили.

      «Да хватит уже разглагольствовать!». Антон представил, как вдребезги рассыпается купол… Интересно, треснет ли крышка с одного удара? На вид стекло толстое, но если садануть от души…

      — Ну же, сын мой! — глухо сказал граф. — Не будем ссориться. Как пожелаешь, детей твоих никто пальцем не тронет. На то будет мое дворянское слово. А что до ошибок, так я готов признать. Бывало, перегибал палку. И за честность твою спасибо… Смел ты, как и положено дворянину. За храбрость не только прощу, но и награжу. Воцаришься на станции главным координатором! В твоей воле будет решать судьбу всех научных штудий, всего великого эксперимента! Как пожелаешь, так и будет… А? Каково?

      Тот сощурился.

      — Экий вы переменчивый, ваше сиятельство. То бесом смердячим ругаться изволите, то наградами осыпаете. Будь я помоложе, может быть, и принял бы ваши посулы за чистую монету. А нынче, прошу прощения, вашим словам веры нет. Хватит уже… наслушался.

      Антон вдруг забеспокоился. Краем глаза он уловил за спиной говорящего слабое движение, словно шевельнулась тень. Сердце его прыгнуло. Феликс! В следующее мгновение он различил лицо, искаженное свирепой гримасой. Когда Антон понял, что сейчас произойдет, то от обиды и отчаяния чуть не заревел. В бессилии он вцепился зубами в ремни и замычал, пытаясь привлечь внимание, но никакого эффекта это не произвело.

      Низко пригибаясь, подобно индейцу-разведчику, Феликс бесшумно подкрадывался к ничего не подозревающему Кожехубе, намереваясь застать врага врасплох. В руках у ассистента имелась странная штука, напоминающая строительную дрель, в которой вместо сверла торчал раздвоенный металлический прут.

      Все произошло мгновенно. Треснул электрический разряд и тело Павла Анатольевича Кожехубы грохнулось на пол.

      В воздухе распространился горелый запах.

      — Прекрасно, сынок! — очнулся от прострации Велесов. Голос его дрожал от пережитого волнения. — Я уже обеспокоился! Ну наконец-то! Мои аплодисменты! Этаким ударом ты его завалил — как медведя!

      Он повернулся к саркофагу и склонил косматую голову:

      — Ваше сиятельство! Слава науке, враг повержен!

      Антон услышал, как рупор глухо отозвался:

      — По сеньке и шапка… Ну, в добрый путь. Что с давлением?

      — Приходит в норму, — послышался торопливый голос Феликса. — Заполнение русла проходит в рабочем режиме, но чтобы достичь расчетных параметров систем потребуется не меньше нескольких часов!

      — Продолжайте дежурство… Не оставлять поврежденный шлюз без присмотра!

      Антон чувствовал, как вместе с надеждой его тело постыдно покидают последние силы. Душная пелена отчаяния навалилась на него, мешая дышать. Что, неужели это все? Никаких надежд не осталось?

      Скрип колес раздался у самого его уха. Он скосил взгляд. Вровень с ним подкатили каталку, на которой лежала Надежда. Рот девушки был стянут эластичным бинтом, волосы растрепались.

      Он с трудом заставил себя посмотреть ей в глаза.

      В ее зрачках отразился он сам, крошечный, напуганный, стянутый ремнями человечек. Он вдруг разозлился. Да что он может сделать? Что ей нужно от этого беспомощного отражения?

      Он не выдержал ее взгляда с человечком в зрачках и отвернулся. Немая дискуссия оборвалась. Впрочем, у них еще будет время наговориться.

      Впереди вечность.

Глава 26. Эти глаза зеленые