Станция «Гермес»

Из прихожей Антон попал в узкий неосвещенный коридор, который выходил в небольшую комнату с низким потолком, с плотно зашторенными окнами, с покрытыми коврами стенами и круглым столом посредине. В противоположной стене, прикрытая цветастой занавеской, угадывалась еще одна дверь. Слабый свет шел от старинного черно-белого телевизора на тонких ножках. Антон даже удивился — что, такие еще существуют?

Звук в телевизоре был приглушен до минимума, и можно было разглядеть, как танцуют на сцене дети в карнавальных костюмчиках. У стола, опершись на локоть, сидела женщина, взгляд которой был направлен на экран. На плечи ее была накинута шаль, рядом на столе стоял заварочный чайник и ваза с яблоками и печеньем. Услышав шаги, она обернулась.

Если бы Антон не был готов к этой встрече, то вряд ли узнал в ней «нотариуса» и «соседку Матвеевну», и уж тем более ухарского батюшку на мотоцикле. С такими способностями к перевоплощению Жужанна Вачковская наверняка могла сделать карьеру актрисы, в другой жизни и в других обстоятельствах. С гладко зачесанными и собранными в пучок волосами, с пронзительным взглядом серых глаз из-под очков в тонкой оправе, она напоминала учительницу младших классов предпенсионного возраста или главбуха в фирме средней руки. Похоже было, что отработанные маски сыгранных ролей навсегда оказались вживлены в ее облик, как случается со старыми заслуженными артистами. Один только гипнотизирующий змеиный взгляд живо напомнил Антону, с кем он имеет дело. На секунду ему даже померещилось, что на него уставились вертикальные зрачки, как у гюрзы.

Оглядев его с ног до головы, змея удовлетворенно кивнула.

— Это хорошо, что ты пришел, — сказала она, словно Антон, как старый приятель, по-свойски заскочил на минутку.

— Ну, выбора-то у меня не было… — сказал он. И задал вопрос, который давно вертелся у него в голове:

— Скажите, а почему вы здесь?

Женщина приподняла бровь.

— Это в каком-таком смысле?

— Ну, я думал, что в деревне таким как вы делать нечего, — пояснил он. — Люди вокруг простые, небогатые, живут сельским трудом, что у них украдешь?

Она усмехнулась.

— Это ты верно подметил. Воровским ремеслом тут много не заработаешь.

— Значит, вы воровка? Или как вас правильно называть?

Она прищурилась, глядя на него.

— Тут все дело в том, кто говорит. Допустим, слово это правильное, но понятия ты о нем не имеешь, и употреблять его тебе нельзя. Как у нас говорят, не по масти. Для тебя я просто — человек…

— А откуда вы знаете, какая у меня масть? — спросил он, сам удивляясь своей дерзости. — Может быть, я пахан какой-нибудь. Может, начальство вам обо мне еще не доложило…

Антон ожидал, что Графиня разозлится, но та спокойно сказала:

— Ну, в паханы ты себя рановато записал. Какие твои годы… А что касается начальства, то у нас его нет.

— А кто есть?

— Авторитеты, уважаемые люди…

— А кто в вашей банде авторитет? Хоккеист? — спросил он.

Она замолчала, окинув его долгим изучающим взглядом. Он увидел себя ее глазами — бледный, грязный, осунувшийся, в чужой драной одежде… Явно не в том положении, чтобы задавать провокационные вопросы.

Графиня высвободила сухую руку из-под шали, взяла со стола яблоко и принялась не спеша его чистить. Антон молча смотрел, как между ее ловких пальцев змеился тонкий срез кожуры.

— Правду мне говорили, что с тобой не соскучишься, — вдруг сказала она, словно про себя. — А поначалу ты мне показался простоватым. Что ж, и на старуху бывает проруха.

Она вдруг сморщила нос и заулыбалась.

— Между прочим, сам Хоккеист о тебе хорошо отзывался. Уж больно ты ему понравился.

Он удивился.

— Хоккеист? Обо мне? Разве мы знакомы?

Казалось, женщина наслаждалась его замешательством. Отрезав ломтик яблока и деликатно положив его в рот, она продолжила, жуя:

— По правде говоря, я бы на тебя и внимания не обратила. Но Хоккеист меня переубедил. Говорит, позови в гости, побеседуй. Пригодится нам этот человечек.

— Так это Хоккеист приказал меня схватить и ножом угрожать?

Женщина разочарованно протянула:

— Неужто угрожали?

Антон мог добавить, что кто-то из ее упырей еще в живот ему саданул от души, но промолчал. Было очевидно, что над ним издеваются.

— Я же просила в целости и сохранности, чтоб ни один пальчик не пострадал, — театральным тоном сказала она. — Я же хотела с просьбой к тебе обратиться. Даже не знаю, как теперь быть. Обиделся небось…

— Ничего, я вообще не обидчивый, — сказал он. — Что за просьба-то?

— Всего только небольшая, ну совсем крошечная, — промурлыкала она. — Если исполнишь ее, то можешь быть свободен.

Он ощутил вспышку нечаянной радости и не удержался, чтобы не задать вопрос:

— То есть вы меня убивать не станете? В лесу зарывать или как там у вас полагается?

Графиня приподняла брови.

— А есть за что?

— Ну так я ведь неприятности вам причинил, — осторожно сказал он. — Пожаловался в полицию, вот…

— Ах, это, — протянула она. — За то, что в псарню побежал, я зла не держу. Но с чего ты взял, что трупы прячут в лесу? Что за фантазии?

— Просто такое впечатление сложилось, пока с мешком на голове сюда добирался.