Станция на пути туда, где лучше

– Ты уж извини, только я вас не впущу. – И Хлоя попыталась захлопнуть дверь. Но отец был к этому готов – швырнул через порог мою сумку, та застряла в дверях, и не успела Хлоя ее отодвинуть, он сказал:

– Хотя бы в туалет ему можно?

– Не надо, папа, я не хочу, – вмешался я.

– Тсс! Хлоя не против.

Она задумчиво прищурилась:

– А что потом? Вы уйдете потом?

– Да. Обещаю.

Хлоя не глядя забросила мою сумку вглубь коридора.

– Пока не выйдете, сумки вам не видать, – сказала она. – Я вам ее скину в окно.

– Не ярись. Просто захотелось, чтобы ты в глаза ему посмотрела, только и всего, – объяснил отец. – И тогда мне точно станет получше. Думаю, ты понимаешь, о чем я. – Он стоял, потирая щетинистый подбородок. – Да, и вот что еще. Это тебе. Ты просила вернуть. – Он снял джинсовую куртку и бросил плавным движением, Хлоя поймала куртку одной рукой.

И сказала:

– Для начала, я ее тебе не одалживала.

– Верно, не одалживала, просто я нелегко расстаюсь с вещами, сама понимаешь. – Он чуть выждал. – Так можно в туалет?

– Ему можно. – Хлоя кивком указала на меня. – А ты стой здесь.

– Ну, беги, Дэнни.

Я не двинулся с места.

– Давай уже! – резко сказал он.

Я переступил порог.

– Он расстроился, до слез, – объяснил отец. – Сама видишь, глаза у него мокрые. Всю дорогу ревел.

Хлоя не нашлась что ответить.

Если бы не две чашки чая за завтраком, я бы еще потерпел, но Хлоя делала мне знаки – давала сигналы, как самолет после посадки, – и я поддался. Она не спускала глаз с отца, когда закрывала дверь.

– Прямо по коридору, налево от кухни, – сказала она. – Ничего не трогай.

Во всем доме не горела ни одна лампочка, только из кухни пробивался свет. Где-то в глубине играла музыка – рваный танцевальный ритм, завывания труб, что-то похожее на джаз, но не совсем. Деревянные панели в коридоре были выкрашены в серо-голубой цвет. Не знаю, кто делал в доме ремонт, но уж точно не отец – краска легла неровно, пятнами. В раковине высилась гора посуды, за окном валялись в густой траве пластмассовые стулья. На плите остывала гигантская сковорода. Представь, будто ты прямо с улицы зашел в дом к чужим людям, – примерно так я себя и чувствовал.

В туалете висело старое зеркало из гримерки, обрамленное лампочками, ни одна не горела. И всюду были фотографии Хлои в гнутых рамках из оргстекла, где она, счастливая, позировала с другими девушками – подругами, решил я – на свадьбах, на солнечных заморских курортах, на горнолыжных трассах. Я разглядывал их, пока журчал в унитаз, и искал лицо отца. Но не нашел. Может быть, подумал я, он уже все уладил. И теперь отвезет меня домой.

Я вымыл руки, вытер сырым оранжевым полотенцем. На обратном пути подумал: наверняка у Хлои есть телефон. В прихожей я его не видел – может, на кухне?

Телефон висел на стене возле холодильника. Витой провод был до того растянут, что кольца не держали форму. Я набрал наш номер и стал ждать. Из гостиной еще лился нежный танцевальный мотив, в паузах вступал саксофон. Я сразу сник, услышав ровный мамин голос: “Здравствуйте, вы дозвонились до автоответчика Кэтлин Джаррет. Оставьте свое имя и номер, и я вам перезвоню. Оставьте сообщение после гудка. Спасибо большое!”

Сколько раз я лежал в гостиной на ковре перед телевизором, пока мама у меня за спиной проверяла сообщения! Сколько раз хихикал, слушая сбивчивые коротенькие послания. Но когда понадобилось самому говорить с автоответчиком, я оробел и стал запинаться чуть ли не на каждом слове, как малыш, пересказывающий фильм.

Я сказал: не волнуйся, я жив-здоров. Сказал: мы еще в Лидсе – знаешь Хлою, папину подругу? Мы у нее дома. Адреса не знаю, но где-то рядом крикетная площадка. Сказал, что на съемки, как было обещано, мы так и не попали. Рассказал про паб в Ротвелле. Объяснил, что не знаю, почему нас не пустили на съемки, но тут замешана Хлоя. Постарался все смягчить. Сказал, что мы, наверное, скоро будем дома. Обещал позвонить при первой возможности, только неизвестно, когда это будет. Сказал, что хочу остаток лета провести с ней в Литл-Миссендене, повидать дедушку. Сказал, что люблю ее и скучаю, и повесил трубку, чувствуя, что время вот-вот выйдет.

И тут я вспомнил, что стою посреди чужой кухни. Когда я говорил с автоответчиком, то перенесся далеко-далеко. Я представлял наш дом, потертый подлокотник дивана, где, как на жердочке, устраивалась мама, когда слушала сообщения, – и вот я опять один. Мелодия стихла, лишь барабан тихонько потрескивал. Я вышел в коридор. Хлои нигде не было. Дверь нараспашку, а хозяйки нет ни в доме, ни на улице. В доме напротив вместо штор висели простыни.

– Папа! – крикнул я. – Ты где? – И заглянул в гостиную, но там было пусто, лишь серая кушетка, застеленная одеялами, да на комоде конверт от пластинки “Бульвар Сен-Жермен”. – Эй! – позвал я. – Где все?