Станция Переделкино: поверх заборов

Бывшая третьекурсница тоже, конечно, была по амплуа героиней, но в той картине для двух главных женских ролей нужен был иной тип внешности. И пришлось ей пропустить вперед Инну — с ее защищенным Борей Ардовым бюстом, высоко дышавшим под полосатой футболкой.

Зато сейчас она, а не Инна играла роль у Швейцера в новой картине (теперь по сатирическом памфлету Леонида Леонова) — не самую главную, но не ронявшую ее положения роль.

Для Гулой режиссер ничего лучшего не придумал, как безмолвную секретаршу в паре с Шуней Фадеевым. Но Фадеев был для Швейцера никем, а Инна — когда-то — своей.

И могла бы, подумал я тогда же, бывшая третьекурсница отнестись к Гулой с большим сочувствием.

А в начале следующей ночи, после возвращения от Вали Тура, приятеля Шпаликова (и моего, и отнюдь не постороннего человека для бывшей третьекурсницы), куда собрались помянуть Гену разные популярные люди, я навсегда с ней рассорился — и ушел.

Так Гена косвенно помешал мне сделать самую, может быть, большую глупость в моей жизни, какую вполне бы мог совершить по своей слабохарактерности, останься я тогда.

Еще и не перелистывал, не пробежал глазами оглавления, а только в руки взял роскошно (на хорошей бумаге, в твердом переплете) изданную на излете века почти академически книгу, где собраны все стихи и главные сценарии Геннадия Шпаликова, как вспомнилось мне название рассказа Хемингуэя — “Что-то кончилось”.

Когда-то Гена подарил мне номер журнала “Искусство кино” со своим сценарием “Долгая счастливая жизнь”, опубликованным рядом с “Человеком из мрамора” Анджея Вайды.

На пробелах журнальных страниц — коричневые фломастерные, чем дальше, тем менее разборчивые каракули шпаликовского почерка.

И не только дарственная надпись (спьяну чего только хорошего в былые дни не говорилось), но и стихотворение “Бессонница”: “Бессонница, — бываешь ты рекой, болотом, озером [дальше не смог тогда разобрать]… иногда бываешь никакой”.

Сколько же лет — чуть ли не тридцать — хуже, чем собственной бессонницей, мучился, что не могу разобрать, какой же бывает бессонница у Гены?

Сейчас узнаю, предвкушал я, сверившись с оглавлением и перелистывая страницы тома, — и прочел: “…болотом, озером и СВЫШЕ НАКАЗАНЬЕМ…” Вон что. Перед “иногда” — “и”: “И иногда бываешь никакой”. Два “и” подряд — спотыкаюсь я при чтении, когда две гласные или две согласные во фразе рядом.

Что-то кончилось.

И началось другое: “искать слова и находить слова” больше не надо — есть теперь общие слова, вырезанные гравером на мраморе мемориальной доски. А сама доска — на доме 13 улицы Горького, теперешней Тверской-Ямской.

Но для меня “весь Шпаликов” остается рукописью — и мне легче помнить его наизусть, чем перечитывать набранного типографским способом.

Глава четвертая

1

В раскачиваемом скоростью вагоне метро было шумно — машинист спешил, наверстывая упущенное (ситуация хорошо мне знакомая), — и не ручаюсь, что я в точности расслышал фразу Андрея.

Уловил только, что он намерен сочинить детектив, где вместо мертвого тела на месте преступления обнаруживалась бы кем-то убитая мысль.

Замысел Жоры многие смогли узнать, не спускаясь в метро, которым он не пользовался со времен молодости, — к нему, знаменитому писателю Георгию Вайнеру, жителю Нью-Йорка, в Москву теперь бывавшему наездами, явился интервьюер.

Интервью с Георгием Александровичем заняло газетную полосу целиком, и, что мне более всего понравилось, наш писатель обращался к планам на ближайшее будущее.

Я уже знал о тяжести его заболевания, а говорил он о новом романе как человек, располагающий временем для исполнения новых желаний.

Что же получалось?

Не вызвавший ожидаемого интереса прозой мемуарного характера и жаждущий читательского внимания Андрей Кучаев был готов к резкому повороту в сторону остросюжетного — пусть и не без доли умозрительности — повествования.

В то время как Жора, достигший вместе с братом-соавтором Аркадием (правда, к моменту интервью братья жили в разных странах и работали порознь) всей полноты (без тени шутки над комплекцией Вайнеров) признания именно детективами, собирался написать роман автобиографический.

Можно подумать, что, соединив в своем рассказе малоизвестного Андрея и знаменитого на всю страну Жору, я затаил такой уж крутизны сюжетный поворот — и дальше по ходу повествования произойдет чудо: прочитанного наконец Кучаева ждет посмертный успех, что уравняет его с братьями Вайнерами.

К сегодняшнему дню (27 сентября 2013 года), однако, картина ничуть не изменилась: известность братьев Вайнеров сохраняется, а к Андрею Кучаеву она все еще в пути (не совсем уверен, что и в пути, но если не буду в это верить, то зачем тогда вообще соединил товарищей своей юности — да и старости — общим сюжетом).

Между прочим, Андрей и Жора (он был на год старше Андрея) умерли в одном и том же 2009 году — Кучаев двадцать седьмого мая, а Вайнер одиннадцатого июня.

2

Как-то в лучшую для братьев пору в Доме литераторов был устроен их творческий вечер при большом стечении народа и с выступлением (правда, без песен) Высоцкого.