Станция Переделкино: поверх заборов

Ему при всей его жизни бизнесмена выстраданной прожженности тоже казалось, что профессия телеведущего в нынешнем веке наиважнейшая. Как инженер-железнодорожник в начале века или авиатор, физик или космонавт в шестидесятые, валютная (эпитет завораживал) путана в середине восьмидесятых или… даже не могу назвать второго дела, проще сказать про всевозможные формы этой древнейшей профессии.

Неудачу реформ во времена Ельцина объясняли тем, что революцию пытались сделать силами завлабов.

Сейчас все надежды на перемены связаны с телеведущими.

Смешно же быть сегодня летчиком или хирургом, когда ежедневно и во множественном числе плодятся на экранах сотен телеканалов мужчины и женщины, молотящие… трудно удержаться от квалификации ими произносимого, не прибегнув к запрещенной лексике, — но за неплохие деньги, о которых строевому интеллигенту и мечтать нелепо.

Мне кажется, что Робинс, не захотевший петь в синагоге, выглядит предпочтительнее, чем Жора и мой знакомый.

Но, возможно, бывший Рабинович и не любил так профессию кантора, как Жора газету, а другой мой знакомый (кроме футбола) — телевидение?

Тем более что Робинс — персонаж, кем-то выдуманный, а те, о ком я вспоминаю, реальные люди.

5

Во второй половине семидесятых, когда Жора и Миша Ардов вселились в кооперативный дом “Драматург”, а я, как уже докладывал, жил возле метро “Аэропорт” не первый год, у нас накануне сорокалетий (я сорокового года рождения, Миша был старше меня на три года, Жора на два) появилась возможность видеться почти так же часто (или еще чаще, в соседних домах жили все-таки), как в конце пятидесятых на Ордынке.

Мог стать соседом нашим и Андрей Кучаев, но не стал.

На Аэропорт Андрей попал гораздо раньше, чем я.

Чтобы не перегружать рассказ излишними подробностями, скажу кратко: и появление Кучаева на Аэропорте, и его исчезновение оттуда, и сорванный переезд в кооператив “Драматург” связаны с его первой и второй женитьбами.

Мне кажется, что за время пребывания в двух этих браках он сделал все, чтобы приобрести литературную репутацию.

А в четырех последующих (был еще и седьмой брак, о котором скажу отдельно) сделал если не все, то многое, чтобы эта репутация пошатнулась.

Первую женщину в жизни Андрея и первую жену звали одинаково — Иринами.

И к той и к другой имел, можно сказать, непосредственное отношение Миша Ардов.

В одном из поздних сочинений Кучаева первая женщина (эта самая первая Ирина) не только с благодарностью упомянута, но и названа по фамилии — в опровержение сказанного как-то барменшей из Дома журналиста, Тамарой, что у нас на родине не принято спрашивать у сексуальных партнерш их фамилии.

Не представляю, как в тех обстоятельствах Андрей мог узнать — и тем более на всю жизнь запомнить — ее фамилию.

Кучаева, чья жизнь оказалась перегруженной женщинами (и женщинами иногда замечательной внешности), такая память характеризует с лучшей стороны, как мужчину тонко организованного (притом что достаточно часто в отношениях с женщинами он проявлял себя примитивно, как большинство мужчин).

Наш педагог в театральном институте Александр Михайлович Карев всегда говорил, что ничто не начинается со второго раза (разумеется, профессор по актерскому мастерству подразумевал очередность).

Кучаев жил с отцом на Гоголевском бульваре. Мы зашли как-то к нему с Борей Ардовым без предварительного предупреждения.

Леонид Сулейманович, отец Андрея, был, вероятно, на службе, а у Андрея в гостях сидели две необыкновенно хорошенькие и нарядные девочки — и они пили чай с большими шоколадными конфетами.