Станция-призрак

Путь домой был легок и приятен, из-за чего убийца лишь утвердился во мнении, что принял верное решение. Даже мертвые станции уже не внушали тревоги, и можно было, наплевав на суеверия, широко шагать по плиткам, не заморачиваясь насчет их цвета. Проходя через Щукинскую, он, правда, опять почувствовал запах дыма, но в нынешнем своем благодушном настроении решил не вмешиваться. Инстинкт подсказывал, что эти люди не опасны.

Вернувшись на Спартак, он не отправился сразу с докладом, а сперва отыскал Михалыча.

— Слышь, старый! Что ты там говорил про Беговую? Про диких?

Старик уставился на него непонимающе. Потом поманил пальцем и, когда убийца нагнулся, раздельно и четко произнес ему прямо в ухо:

— Дикая охота.

— Что ты мелешь, старый? Какая еще, к черту, охота? На кого?

— На кого? — переспросил старик и жутко расхохотался. — На тебя. На меня. На Верховного. На всех, у кого совесть нечиста!

От этих странных слов холодок пробежал по коже бесстрашного исполнителя чужой воли. Конечно, Михалыч совсем спятил, выжил из ума. Глупо придавать значение его сказкам. «И все равно, с меня довольно. Иду к Игорю. Конечно, разговор будет не из легких. Но новый Верховный должен понять — нельзя отягчать грехами душу бесконечно».

Разговор оказался не просто тяжелым. Он был бессмысленным с самого начала.

«Да, безусловно, Игорь сам виноват в том, что случилось, — размышлял убийца, торопливо собирая в своей палатке рюкзак. — Не стоило ему орать на меня, а уж тем более — замахиваться кулаком. Я никого больше не собирался убивать. Просто хотел растить грибы и чтобы меня оставили в покое. А теперь надо опять уходить, даже толком не отдохнув».

К счастью, выходя из шатра Верховного, он нарочно громко пожелал доброй ночи бездыханному телу, укрытому одеялом почти с головой. Пока кто-нибудь осмелится побеспокоить «спящего» правителя, может пройти целый день. Более чем достаточно, чтобы оказаться вне досягаемости бывших сограждан. Жаль только, что он где-то обронил свою замечательную карту. Впрочем, там, на Ганзе, она ему все равно вряд ли пригодится…

Но когда несколько часов спустя убийца присел отдохнуть в туннеле на подходах к Полежаевской, мертвые всадники опять заплясали перед глазами. Они поднимали лошадей на дыбы и торжествующе ухмылялись. Как будто были уверены, что теперь жертве от них уже не уйти.

Сон не освежил его. Разбитый и злой, убийца вылез на детской площадке. Ничего, сейчас он быстро доберется до шоссе, а там и до Беговой рукой подать. И тут впереди раздался неторопливый перестук копыт — словно те, что ждали там человека, не торопились.

Стараясь не паниковать, убийца скользнул в ближайший двор. Конечно, дворами лучше не ходить, но может, повезет и удастся проскочить?

Не повезло.

В проходе между домами, куда он устремился, его поджидало странное создание — нечто вроде пня, увенчанного щупальцами. Ускользнув от их объятий в последний момент, человек был вынужден опять повернуть к шоссе. И уже почти дошел, но внезапно грохот копыт со всех сторон ударил по ушам так, что беглец зашатался. Невидимые всадники кружили где-то рядом. Они издевались над жертвой, дразнили ее, не сомневаясь в исходе погони. И тогда человек понял.

Дикая охота! А он сегодня — добыча. Выполнив высшую волю, он мог бы спастись, но вместо этого снова убил, и теперь прощения не будет. Но он же не виноват! Он не хотел! Его вынудили!

Увидев на стене одного из домов чудом сохранившуюся пожарную лестницу, беглец быстро полез по ней. «Здесь вам меня не поймать!» — злорадно подумал он. Добрался до выбитого окна, перевалился через подоконник… и слишком поздно осознал, что в комнате он не один. Существо, поднявшееся к нему из угла, гостеприимно расставило жуткие конечности, словно желая обнять человека. Последнее, что он почувствовал в своей жизни, — два огненных жала, вонзившиеся ему в бока…

* * *

После возвращения на Улицу 1905 года Нюта несколько дней пролежала в своей палатке, отвернувшись к стене и никого не желая видеть. К ней приходили, с ней пытался разговаривать Вэл, сказал что-то о депрессии, пытался завести речь о биологических родителях и приемных — она не слушала. И вдруг в один прекрасный день, когда в оранжевую палатку заглянул Кирилл, ни на что особенно не надеясь, он увидел, что Нюта сидит, обхватив колени руками, и о чем-то думает. Первым же вопросом она ошарашила парня:

— Кир, а ты не знаешь, как она погибла?

— Кто? — осторожно уточнил изумленный Кирилл.

— Девушка, о которой отец тебе рассказывал. Та, что любила гулять по трамвайным рельсам.

— А-а, — протянул тушинец, слегка успокоившись, но не понимая, зачем она спрашивает. — Нет, отец об этом не рассказывал. Он только сказал, что смерть ее была очень странной — до сих пор никто не знает, был ли то несчастный случай, самоубийство или убийство. Редко когда вокруг человека возникало столько домыслов, сплетен и легенд. Но большинство сходилось на том, что это не так уж важно. Просто она умерла молодой потому, что не могла приспособиться к этому миру.

Нюта молчала. Казалось, она сверяет с его словами какие-то свои ощущения.