Станция «Звездная»

Судьба молчала. Или он просто не помнит лица девушки…

Да, пожалуй, он не знает, как она выглядит. Серьезные серые глаза, тонкие руки, брови, кажется, темные… Длинный нос он помнит точно… Или нет? Лицо мерцало, как смутный образ, привидевшийся в пламени костра.

Глупости все это. У Яна Колдунова в жизни одна любовь, одна страсть, и зовут ее хирургия. Бездельники пусть взвинчивают себя высокими чувствами, устраивают трагедии на пустом месте, чтобы скрасить свое скучное существование, а у него эмоций и так хватает. Серьезному человеку нужна хорошая жена, крепкий тыл (ужасно банальное выражение, зато правда), друг и товарищ.

Ян прошел через приемник, чтобы посмотреть график дежурств, и первый, кого он там встретил, был профессор Бахтияров, отчитывающий кого-то из своей талантливой молодежи:

– Если вы не умеете склонять глагол «класть» в соответствии с правилами русского языка, – вещал Сергей Васильевич, – то будьте добры, используйте слово «госпитализировать»! Делайте это хотя бы в моем присутствии, я вас умоляю!

Ян заглянул в смотровую и увидел, что культурной обработке подвергался клинический ординатор Калинович, один из лучших, на взгляд Яна, молодых врачей клиники, но память свою знанием всех тех богатств, которые выработало человечество, он, вопреки завету Ленина, действительно не обогатил.

Колдунов перемигнулся с беднягой, который стоял, краснея и потупив взор, как бы от смущения, но всем, кроме Бахтиярова, было понятно, что он еле сдерживается, чтобы не заржать.

– О, Ян Александрович, доброе утро, – обернулся к нему Сергей Васильевич, – вот уж не думал я, что на старости лет придется работать в медицинском учреждении, куда больных ложат! Ложат, вы можете себе представить!

Ян покачал головой сочувственно и неопределенно, чтобы и с Бахтияровым согласиться, и товарища не обидеть.

– Народ еще не достиг вопиющего уровня безграмотности, хотя, надо признать, все к тому идет, – продолжал Бахтияров, – но на сегодняшний день, слава богу, глагол «ложить» в той же степени, что и меня, ужасает как минимум треть населения. Представьте, молодой человек, что подумает пациент, услышав от вас, что его следует «ложить» в больницу! Доверится он безграмотному врачу, как вы считаете?

Калинович еще сильнее потупился, а Ян, пробормотав, что ему пора на планерку, ретировался подальше от лингвистического спора.

Уровень общей культуры был пунктиком Бахтиярова и верным способом унижения коллег.

Дня не проходило, чтобы он не разражался речью в том духе, что настоящий профессионал обязан быть всесторонне развитой личностью, высшее образование пробуждает в человеке духовные запросы, и если врач не образован, не развит, не воспитан, то в профессии он никогда не прыгнет выше уровня фельдшера. Озвучив эти теоретические выкладки, Бахтияров шел в операционную, где, если обстановка позволяла, устраивал «Что? Где? Когда?» своим молодым помощникам. Например, если по радиоточке передавали музыку, он спрашивал, как называется сие произведение и кто автор. Когда шли новости или современные песенки, про которые Сергей Васильевич, как истинный аристократ, ничего не хотел знать, то он декламировал стихи и цитировал прозу, предлагая ассистентам сообщить ему, откуда это. Как правило, молчание было ему ответом, и Бахтияров тяжело вздыхал, как человек, убедившийся, что мир катится в пропасть, а он не в силах этому помешать.

Яну не приходилось с ним оперировать, но он тоже получил свою дозу унижения, когда сказал «бордовый цвет», а Сергей Васильевич с самым любезным выражением сообщил, что слово «бордовый» вульгарное и простонародное, в правильной русской речи уместно только словосочетание «цвет бордо».

Надо сказать, что Сергей Васильевич имел право выпендриваться, он действительно был образован блестяще и всесторонне, и Ян понимал, что если женится на Соне, то в плане культурного багажа войдет в дом Бахтияровых очень сильно налегке.

Придется сидеть молча и поддакивать иеремиадам Бахтиярова на тему того, что даже такое сонмище талантов и блестяще образованных людей, как Военно-медицинская академия, превращается в колхозный клуб.

А с другой стороны, все же лучше, чем тесть-алкаш, например, который будет учить жизни с еще большим напором, чем интеллигентный Бахтияров. «Хоть я и не сноб, и не считаю, что достоинства человека определяются его умением видеть разницу между командировочным и командированным, но в профессорской семье все же будет поуютнее», – решил Ян и спустился к Соне.

Она сидела за негатоскопом, как всегда красивая, нарядная, с ярким маникюром. Почему-то Ян раньше не замечал, а сегодня первыми бросились в глаза бордовые, да простит его Бахтияров, ногти.

Соня улыбнулась, Ян взял стул со слегка погнувшейся ножкой, подсел рядом и тоже уставился на снимок. Он умел и любил читать рентгенограммы, в отличие от ЭКГ, в которой плавал, как третьекурсник. Иногда брал в руки себя и руководство Мурашко, добросовестно штудировал, понимал, начинал разбираться, но проходила пара недель, и кардиографическая премудрость вновь вылетала из головы.