Можно обвинить и саму Полину Георгиевну, зачем так наплевательски отнеслась к своему здоровью, только, увы, любой медработник на ее месте поступил бы так же.
В общем, к смерти Наташиной мамы привела трагическая цепь действий и бездействий разных людей, а отвечать будет один Бахтияров.
Правильно это? Трудно сказать. Положа руку на сердце, разве сам Ян подорвался бы на такой вызов из приемника? Сейчас – да, а через тридцать лет работы? Ответа нет…
Со временем приходит не только опыт, но и усталость металла, в горниле экстренной службы душа закаляется, конечно, но что-то в ней и сгорает без остатка.
Последний раз затянувшись, Ян выбросил окурок в урну. Надо быть честным хотя бы с самим собой и признать: есть вероятность, что через тридцать лет он поступит как Бахтияров, если, конечно, доживет.
…Улыбнувшись Наташе, Ян сел за свой любимый стол возле окна, достал из портфеля монографию киевских коллег и погрузился в чтение, но тут подошла заведующая, как всегда кутаясь в шерстяной платок.
– Добрый день, Ян Александрович! Занимаетесь?
– Да, Зоя Иосифовна. Или у вас как в ресторане, со своим нельзя?
– Можно, можно. Только идите-ка лучше с Наташей чайку попейте, а я пока в зале посижу.
Ян обрадованно вскочил, и Наташа узким темным коридорчиком повела его в комнату отдыха. Там стоял старый холодильник с черными проплешинами на круглых боках, шкаф с покосившейся дверцей и стол, покрытый неожиданно яркой и красивой клеенкой с очень натуралистично изображенными фруктами. От вида синих с дымкой гроздьев винограда Яну страшно захотелось есть.
Он взял из вазочки сухарь с изюмом.
– Соскучилась, – тихо сказала Наташа.
– И я.
– Я все утро думала о вчерашнем, – поставив перед Яном чашку, она села напротив и ласково посмотрела на него.
– О вчерашнем чем?
– О том, что сказал твой Князев. Если это правда, то я хочу, чтобы врача наказали.
– Да?
Наташа кивнула.
– Очень хочу, Ян. Ты думаешь, что я неправа?
– Тут только тебе решать.
– Но ты бы как поступил?
Ян до последнего надеялся, что Наташа не задаст ему этого вопроса.
– Я не имею права судить, потому что сам могу оказаться на его месте, – неохотно ответил он, – медицина – это такое ремесло, в котором гарантий не существует ни для врачей, ни для больных.
Выглянув в коридор, Наташа плотно прикрыла дверь, распахнула форточку и попросила у него сигаретку. Ян дал, но напомнил, что курение – очень вредная привычка, и лучше бы Наташе не привыкать.
– Я потому и курю, что вредно, – усмехнулась она, – как и все люди. Если бы говорили, что полезно, никто в мире даже не притронулся бы к сигаретам. Просто иногда приятно думать, что умрешь немножко быстрее.
– Не надо, Наташа.
– Да знаю, знаю. Я только так, в особых случаях.
Она неумело вдохнула дым и закашлялась.
– Не твое это, – Ян похлопал ее по спине, – вот не твое, и все, смирись. Лучше давай пойдем напьемся.
Наташа снова затянулась, в этот раз получилось лучше.
– Короче, Ян, – сказала она резко, – я очень хочу, чтобы эту сволочь наказали как можно сильнее, пусть бы посадили даже. Очень хочу. Но доносчицей я никогда не буду.
– Это не донос.
– А что тогда? Кляуза? Так немногим лучше. Понимаешь, Ян, если бы справедливость, о которой так разглагольствовал твой начальник, восторжествовала потому, что все вы честно делаете свою работу, я была бы… – она на секунду замялась, – не рада, конечно, это слово тут не подходит, но что-то наподобие этого. Удовлетворена, вот. И если бы этого подонка судили честным судом, и на суде меня спросили, прощаю ли я его, то я бы так же честно ответила, что нет, и прошу для него самого сурового наказания. Но, Ян, если справедливость торжествует только благодаря интригам и подмётным письмам, то это в сто раз хуже любой несправедливости, и в этом я участвовать ни за что не стану.
– Хорошо, – Ян попытался обнять Наташу, – я рад, что ты так думаешь.
Она отступила:
– Если честно, Ян, то мне кажется, что твой Игорь Михайлович только прикидывается добреньким, а сам что-то мутит у тебя за спиной.
«Какая ты умная, Наташа, – подумал Ян, крепко прижимая ее к себе, – проницательная и наивная одновременно».
– Но это не важно, – сказала она, когда Колдунов наконец выпустил ее из объятий, – как бы там ни было, но я не опущусь до доноса.
В глубине души Ян был рад, что она приняла именно такое решение. Все-таки да, писать жалобы как бы не стыдно, но подловато, и хорошо, что в Наташе этого нет.
Князев, конечно, взбесится и возненавидит ученика за то, что проворонил единственный шанс, но мстить не будет, потому что месть требует усилий, которые Игорь Михайлович прикладывает только к тому, что идет ему на пользу и в удовольствие. Кроме того, науськать своего журналиста он может и без участия Наташи.
Ян хотел снова остаться у нее, но Наташа попросила его ехать домой. Она сказала, что должна быть одна хотя бы сорок дней, когда душа мамы еще здесь, на земле.
– Ты в это веришь? – удивился Ян.
– Нет, но очень хотела бы поверить, – вздохнула Наташа, – знаешь, я испугалась, что вчера забыла обо всем с тобой.
– Что ж тут страшного, Наташ?