Стану смелой для тебя

– Вы – лицемер! Для всех – пример. А сами… Зачем вам это было, Данила? Что вам мама сделала? Я уже поняла, что она очень зря вас попросила за меня. Но не хотите вы со мной морочиться, отказ вам не понравился – ну так в лицо скажите! Зачем вы в глаза с заботой смотрите, а за спиной такое проворачиваете?

Санта взмахнула рукой, задевая мужское плечо. Он несколько секунд смотрел на ворот пиджака – туда, где прошлись её пальцы. Потом – снова на неё. И Санте показалось, что его выражение чуть меняется. В нём становится меньше злости – больше задумчивости. Которая почему-то её сбивает.

Голос становится тише. Вопросы будто с просьбой. Она не даст ему сказать, пока не изольется. Но где-то на задворках проскальзывает, что сейчас глазами может говорить он.

– Зачем скатываться до подлости? Или так принято? Ваша Альбина бесится, на мне срывается, а проблема же в вас! Вы не можете определиться, чего хотите! Вы то прижмете, то оттолкнете, но вы же вообще о людях вокруг не думаете! Только о себе! Альбина – редкая сука, но вы её выбрали! А потом других зажимаете… Она исходит желчью… И меня изводит. А вам – ровно. Вы не видите. Вы вообще ничего не видите! Только себя. И любите вы тоже только себя… Но можете своей истеричке передать, что она хоть плакатами весь город обклеит, от этого не станет менее ничтожной! Вы друг друга стоите!

– Ты о чем, Сант? – новый произнесенный Данилой вопрос, когда Щетинская сделала паузу, чтобы набрать побольше воздуха, прозвучал уже иначе – тихо, устало будто.

Упасть на дурака – прекрасная тактика. Но она работает далеко не всегда.

Санта была уверена: звоня в субботу маме, он собирался сделать именно это. Но это неправдоподобно. Всё кажется очевидным. Его причастность не подлежит опровержению. Все «улики» против.

– Ваша истеричка следит за вами и отвадит запавших на вас дур!  Она так старается услужить, а вы же даже её за это не хвалите!

– Сант… Херню прекращай нести…

Данила скривился, делая шаг назад, потянулся к своему лицу, провел по лбу и волосам. Посмотрел по-новому, застыл…

Выглядел так, будто делает последнюю попытку справиться с разочарованием. Будто это он сейчас в ней разочаровывается.

– Херню…

А у неё будто слова кончаются.

Она повторяет на выдохе.

Смотрит недолго на него, потом вниз – на свои руки. Которые впервые в жизни, наверное, сложно держать при себе. Ведь хочется не просто махать, а залепить, как пыталась сделать его любимая «Аля».

– Знаете, что такое «херня», Данила?

Сжав их в кулаки, Санта снова подняла голову, смотря гордо… Так, как имеет полное право…

– Херня – это мелко мстить женщине, которая не сделала вам зла! Зачем вам это было, Данила? На что вы поменялись? На дело какое-то? Клиента? Просто по дружбе? Что они вам пообещали за «маленькое одолжение»?

– Какое одолжение? Кто пообещал? Ты нормально говорить сегодня будешь?

Терпение Чернова заканчивалось, в Санте снова разгорался пожар.

Она обернулась, взяла в руки фотографию Чернова с отцом. Ту самую. Единственную.

– Если бы он знал – он вам в жизни руки не подал…

Санта шепнула, с размаху отправляя её о пол.

Так, что сначала грохочет, а потом во все стороны разлетается стекло.

По полу, а ещё по ногам. Царапает его ботинки, один осколок впивается Санте в ногу, а капрон чулка разрезает стрелка. Она чувствует укол, она даже знает, что скорее всего из раны пойдет кровь. Она видит, что Данила смотрит вниз…

– Вы никогда не станете им, Данила. Никогда. Вы меня в этом обвиняли, но даже в этом лицемерили! Потому что сами очень этого хотите! Но вы – не станете. Потому что он – личность. А вы – «между капелек». Сколько ни ходите в его ресторан. Сколько не берите его предметы. Сколько его награды не вручайте. Сколько не говорите его словами… Из ваших уст они иначе звучат – им не веришь. Сколько дочь его не зажимайте. И сколько не унижайте его жену… Сколько белье не перетряхивайте… Вы никогда…

– Санта…

Её сейчас не нужно перебивать, это было понятно, но Данила – всегда вопреки. Приближается, снова сжимает плечи, встряхивает, горбится немного, смотрит в глаза. Видит там то, что видеть не должен – у неё выступили слезы.

– Зачем вы дали ей это приглашение? Зачем вы отправили её в эту задницу? Почему вам это надо было? Я понимаю, зачем это Игнату… Макару зачем… Они нас всегда ненавидели и будут ненавидеть… Но вам это зачем? Я задела вашу гордость, но мама тут при чем?

– Что с приглашением, Санта? Ответь нормально… Я ждал твою маму. Я звонил ей, она скидывала… Откуда я должен знать, что там у вас случилось, если ни она, ни ты мне не можете нормально и по-русски? Что в тебя вселилось?

Данила говорил, не особо-то подбирая и нежничая, а Санту будто качало на волнах. То взлетишь на ярости, то рухнешь в непередаваемую грусть.

Пекло в груди и под коленкой. На полу лежала изувеченная фотография. Её холодные руки дрожали, горячие мужские пальцы фиксировали плечи.