Стар и млад

— Люди берут, что поближе, — говорит Костромин, — а о земле забывают. Ведь все богатство в земле. Да вот я читаю в газетах, какие лучшие показатели в колхозах или совхозах. Пробую у себя на участке, как бы соревнуюсь с лучшими показателями. Конечно, не в том масштабе, но если в землю вложить, можно достигнуть высокого результата. По картофелю, по овощам, и яблони тоже себя оправдают, хотя и суровый климат.

— Ну ладно, это все верно, овощи, фрукты... Ведь от мира-то вы отрезаны. Хутор у вас. Дети растут, ни кино, ни журнала.. С каким багажом вы их отпускаете в жизнь? Допустим, вы в них воспитаете ответственность перед землей. А как они будут жить в коллективе? А ответственность перед обществом?.. Вряд ли они вас поблагодарят.

Старик откатил по столу свои кулаки друг от дружки и опять скатил вместе...

— Разно бывает. Иные в больших городах растут, правил человеческих не соблюдают. Да вот на метеостанции в Айре работал Семенов Борис. Из Томска приехал с дипломом. С моей дочкой старшей, с Марьяной, они стали жить. Без регистрации брака. А у него, оказалось, жена есть и дочь. Он от алиментов спасался, а у Марьяны теперь тоже дочка. Он пьяный напился, ударил начальника метеостанции. Теперь будет суд. А он собирается ехать в одну из южных республик. Там еще себе жену заведет. Много лишнего пьют. Серьезно. Народ через лишения идет к своим идеалам, а пьянство мешает людям.

— Ну, попался один такой прощелыга, зачем же преувеличивать: «люди, народ»?

...Костроминский пацан от возни съехал с печки. И было уже заплакал — старик быстро и метко тяпнул его ложкой в лоб. Пацан проглотил свое горе.

Старик подымается. Это не так уж легко. Стол велик, обставлен лавками, пустого пространства нету в избе.

— Сейчас я в омшаник за яблоками схожу. Яблочков нам хватает весь год, да вот нашей семье. Два сына женаты, отдельно живут, им посылаем.

...Костромин приносит яблоки в лукошке, выкладывает их любовно на стол, они румяны, ядрены, лоснятся от своей настоявшейся зрелости.

Старик забывает о разговоре, любуется яблоками.

— У нас так привыкли о людях судить, в нашей семье: кто потрудится па земле, да вот чтобы красоты больше стало, тот для нас и считается лучше. Серьезно.

Директор ухмыляется:

— Ваша семья — это, конечно, не маленький коллектив, а вот в моем хозяйстве почти три тыщи народу. Все мы только и делаем, что уничтожаем эту самую красоту земную. Рубим лес. И вашей кедровой гриве тоже придет черед. Кто лучше рубит, тот для нас и первый человек. Вот, брат, как. Душеспасительные вы ведете разговоры, и яблочки у вас первый сорт, а как стране существовать без деловой древесины, строить дома, делать бумагу, а? Вы не прикинули? То-то.

Костромин не знает, как спорить и нужно ли что доказывать директору леспромхоза.

— Конечно, нужна древесина государству... — уклончиво говорит старик. — Отходу много бывает. Да вот, у вас на лесосеках я видал. Серьезно. Возмещать нужно потерю леса. Не знаю уж, как это в большом масштабе. Я по себе сужу. Пятьдесят лет живу, потребляю, беру, что люди сделали и что от самой природы... Так вот, чтобы после меня хотя сад остался. Чтобы другие пользоваться могли. Иначе жизнь как бы теряет цену.

Ленька срок заработал

Осень. Тайга порыжела. Полыхают лиственницы на Дальних хребтах.

Идет работа на лесной делянке. Валят кедры. Они стоят в отдалении друг от друга, каждый царит на своей поляне, выкинул длиннопалые ветки в пространство, в небо, покоит комель в цветах.

Падают деревья медленно; ближе к земле — обвально и грозно. Ухают оземь, зыбаются и затихают.

Ползут трелевочные тракторы, разделыватют гусеницами в рубчик землю, волочат хлысты. Сучкорубы стучат топорами.

Вместе с плакатами по техпике безопасности, с призывами перевыполнять план прибиты на стволах и такие лозунги: «Срубил дерево — вырасти два!», «Береги кедр — гордость Сибири!»

Ленька Костромин вооружен бензинной пилой «Дружба». Он теперь в комбинезоне и в кепке, во рту у него сигарета. Вот он приладил пилу к дереву, вот кедр заломил вершинку, вот пал. Обсыпались, раскатились кедровые шишки. Ленька идет вдоль ствола, вдруг видит: ни жив ни мертв уцепился за хвою бурундучок.

— Петро-о-о! — зовет Ленька своего друга-сучкоруба, парня в совсем побелевшей за лето гимнастерке.

— Чо-о-о? — отзывается тот.

— Медве-едь с кедра свалился.

— Кешка-а-а! — кричит сучкоруб.

...У трелевочного трактора поднят капот. Виднеется только зад тракториста, его сапоги с завернутыми дважды голенищами. Тракторист отвечает из-под капота:

— О-о-ой?

— Дуй давай к Лешке, он медведя поймал.

Все трое тешатся над ошалелым после падения бурундуком. А он тем временем — юрк и понесся. Ловят его, ухают, стучат палками по стволам, катятся по откосу. Поймали. Не может больше бежать бурундук. Лежит на хвое. Помер от страха и нервного утомления.

Забыли о звере.