Стар и млад

Мы говорили о том и о сем, например, о сыне Аккуратова. Я встречал его сына на метеостанции плато Расвумчорр; сын, как отец, пошел работать в Снежную службу. Теперь он служит в армии. Командир части прислал отцу благодарственное письмо, сын служит отлично, проявил большие способности в радиоделе. Отец радовался успеху сына:

— Такой шалопай, а вот поди ж ты...

Аккуратов улыбнулся, но, должно быть, его отвлекла какая-то мысль. Он опять ушел в тень, стушевался. Наша беседа с ним то завязывалась, то замирала, и паузы в ней, как и рассказах Чехова, имели какое-то содержание, может быть, более важное, чем слова. Я пришел к Аккуратову ни за чем, просто как к давно знакомому человеку. Интервью я взял у него пятнадцать лет назад, задавать ему принятые в таких случаях «производственные» вопросы мне не хотелось. Но и до откровенности нам еще не хватало изрядного количества вместе съеденной соли...

«Снежный человек», «самобытный талант», «самородок» — такие эпитеты в отношении Аккуратова бытовали пятнадцать лет назад, столь же высоко о нем отзывались его товарищи по Снежной службе и нынче... Какая-то мне чудилась дисгармония в том, что портрет Аккуратова висел в мемориальном ряду на стене, а сам Аккуратов сидел в тихом домике географической станции под сенью горы Юкспор и занимался математической статистикой, в то время как продолжали падать лавины, рвались мины на горных склонах; бесперебойная работа карьеров, безопасность и сама жизнь сотен людей зависели от прозорливости и умелости лавинщиков...

Почему же хибинский лавинщик номер один отошел от им же самим поставленного, любимого дела? Этот вопрос, как говорится, висел в воздухе. Я не задал его Аккуратову. Мало ли почему? На какой-то ступеньке своей судьбы, человек незаурядных способностей и энергии, Аккуратов решился отойти от практической деятельности, посвятить себя науке. Это не было шагом в сторону или вниз. Восхождение вроде бы продолжалось...

Мы сидели вдвоем с Аккуратовым в затененном кабинете географической станции МГУ под горою Юкспор; к сочащемуся из форточки запаху спорой хибинской весны примешивался запах трагедии. Ее исходные точки, сюжетные узлы, варианты развязки известны были лишь одному человеку — самому Аккуратову.

Василий Никанорович снял темные очки, и я прочел в его глубоко запавших, светлых, будто выцветших на солнце, остро видящих, с маленькими зрачками глазах невысказанную, главную мысль, ответ на не заданный мною вопрос.

— Мне не хватает Снежной службы, — сказал Аккуратов. — Там все время находишься в центре событий. Здесь тихо. Я не привык к тишине.

Из окна туристической гостиницы «Хибины» мне видно по утрам, как уходят в горы сиреневые, синие, алые, желтые, зеленые лыжники и лыжницы. До горного склона рукой подать.

И я разжился-таки в Кировске лыжами, не столь прекрасными, как у моих соседей в гостинице «Хибины», обыкновенными, деревянными, новгородского производства. Стал на лыжи — о! — хибинский, подмерзший с утра, рассыпчатый снег зашуршал у меня под ногами, понес туда и сюда, куда угодно моей душе. Я прокатился по освещаемой зимою хибинской лыжне, пообвыкся, поднялся в гору, пошел вдоль склона. Снег был свежий после ночного бурана. В голову приходили наставления из книги Монтгомери Отуотера «Охотники за лавинами»:

«...Лавины сходят во время сильных снегопадов или вскоре после их окончания вследствие быстрого накопления свежего снега.

Лавины сходят при хорошей погоде в результате воздействия солнечных лучей на поверхность снега или в результате весеннего таяния.

Лавины сходят в любое время вследствие отрыва снежных досок, который может происходить и в глубине снежного покрова.

Со склонов крутизной до 35° лавины иногда сходят, в особенности когда этому способствует разрезающее действие лыж.

Наиболее опасны склоны круче 35°. В таких местах сход лавин вероятен при каждом большом снегопаде».

Идя по крутому склону после ночного бурана, подрезая лыжами свежевыпавший снег, я ощущал симптомы лавинной опасности. Так начитавшийся медицинских книг здоровяк вдруг находит в себе ростки самых ужасных болезней. Общение с хибинскими лавинщиками в течение долгого времени (пятнадцати лет) не прошло для меня даром. Я научился если не страху перед господином Горным Снегом, то, по крайней мере, почтительному к нему отношению.

Правда, я малость завидовал тем лыжникам, что катались выше и ниже по склону, ровным счетом ничегошеньки не зная о снежных досках, метелевом переносе, критической крутизне, текучести снега и прочих таких вещах.