Стар и млад

Как бы там ни было, я пересек горный цирк, окаймляющий город Кировск, спустился к подножью горы Айкуайвептчорр. Здесь толокся разнообразный народ, на лыжах и без, дожидался начала международных соревнований по прыжкам с трамплина. Перед трибуной выстроились шведы, чехи, итальянцы, австрийцы, наши прыгуны. Самые красивые девушки Кировска, с кокошниками на головах, одетые во что-то такое очень русское, приподнесли прыгунам хлеб и соль. В специально выстроенных снежных домиках шла бойкая торговля снедыо и напитками. Василий Иванович Киров обратился к прыгунам с напутственной речью.

Затем начались прыжки — наглядный урок бесстрашия.

Наглядевшись на это дело, я мало-помалу стал двигаться вверх по горе, где «лесенкой», где «елочкой». Снизу казалось, что до вершины не так уж и далеко, но стоило перевалить первый гребень — и взору открылась снежная ровность, плато: вершина словно отступила в глубь цирка. Да, собственно, и вершины-то не было: со всех сторон меня теперь окружали белые купола, округлые террасы, фирновые поля. Кое-где чернели вытаявшие камни. До солнца тут было близко, рукой подать. Горное солнце пекло, снег покрылся испариной, будто роса проступила.

Покуда я подымался, снег налипал на лыжи. Зато катиться вниз — как по маслу. Избави бог разогнаться, не справиться со скоростью! Я спускался зигзагами, поперек склона, наискосок. Подолгу стоял, созерцал абсолютную, без малейшего изъяна округлость, завершенность форм, гармонию хибинских цирков, облитых голубой глазурью куполов. Одно дело смотреть на Хибины из города снизу, но совершенно иное увидеть вровень с вершинами всю панораму застывших каменных снежных валов.

Спускаясь вниз, я петлял по склону, как заяц, выбирал себе путь поотложе. Как вдруг мимо меня просвистел-промчался лыжник. Ему было на вид лет пятнадцать — хибинский мальчишка. Он ехал, должно быть, с самой высокой вершины, на узеньких деревянных, таких же, как у меня, лыжах. Скатился до самого низа, стал крохотным, величиной с муравья.

Вечером над горами взошла большая, полная луна; горы посеребрились. Под звездным небом заблистали снега. В логах залегли глубокие черные тени. Апрельский, пахнущий снегом, морозцем и хвоей воздух был молодой.

Гуляя возле отеля «Хибины», я думал, что лучшего места и нет на земле — для весенних любовных прогулок вдвоем при луне... Но было вокруг пустынно, никто не гулял. Должно быть, лыжники и, тем более, лыжницы укатались за день, отошли ко сну, сохраняя силы на завтра. Прыгунам с трамплина, слаломистам и двоеборцам подавно не до гуляний.

В ресторане тоже было пустынно. Очень громко и дико играл оркестр. Танцевала всего одна пара. Я заказал себе самую малость: выпить и закусить. Все быстро выпилось, съелось. Оркестр продолжал играть, танцевала пара. Хотелось общения, разговора. Именно к этому располагал интерьер пустынного ресторана у подножья Хибин.

Тут над ухом моим прозвучало желанное:

— Разрешите?

— Пожалуйста!

Ко мне за столик сел парень, большой, спокойный, русоволосый. Почти все столики в ресторане были свободны, но он сел ко мне, взыскуя, как я, знакомства. Мы закурили. Парень сказал:

— Есть охота. К приятелю зашел в Кировске, его нет дома. Надо поужинать. Я в Апатитах живу. В общежитии. Из Костромы приехал...

Парень говорил по-костромски, чуть-чуть окая, проглатывая гласные в окончаниях глаголов третьего лица настоящего времени. Он говорил с врожденным, а также приобретенным за годы работы достоинством, со степенством.

— ...Ничего горячего нет, — обрадовала парня официантка.

— Ну, чего-нибудь... Я голодный...

Парень опять обратился ко мне, томимый голодом общения гораздо в большей степени, чем голодом телесным: — Я действительную на Балтике служил... — У него было хорошее, крупное, светлое лицо, светлый взор, твердо очерченные губы. — Демобилизовался, поехал на Урал. Не бывали?

— Бывал.

— Исключительно живописное место. Озеро. Лес. Качканар называется. Мне дали БелАЗ, говорят: «Справишься?» Я отвечаю: «Попробую». Механик со мной день поездил, говорит: «Сможешь». Я за две недели пятьсот пятьдесят заработал. Женился. Потом получилась история... Жена у меня исключительно хорошая была... Когда до развода дело дошло, я написал сестре в Кандалакшу. Решил на Север податься. Я где бы ни работал, у меня везде получится хорошо. Сестра отвечает, что с работой у них плохо, и вообще люди нехорошие. Это она хотела, чтобы у нас семья не развалилась.. Она думала, что я от семьи убегаю... Я приехал сначала в Кандалакшу, а потом сюда. На тракторе К-700 работаю. Вы сами из Ленинграда?

— Из Ленинграда.

— В командировку приехали?

— В командировку.

— А вы по какой части?

Я на мгновение запнулся, придумывая, что бы сказать.

— Я по добыче.

— По добыче? Геолог, значит?

— Вроде того.

— У меня друг геолог. По три, по четыре месяца дома не бывает. Жена от него ушла... С женой нужно жить, если женился, правда же?

— Правда.