Читаем Старая дорога. Эссеистика, проза, драматургия, стихи полностью

Шкляр(собираясь с мыслями). До сих пор речь шла об информаторе, который мне слил компромат на верхушку. А теперь вы ставите под сомнение сам факт моего авторства? После разговора со мной вы полностью разочаровались в моих интеллектуальных способностях?

Сычев. Напротив. Пьеса написана человеком, у которого нет вашего культурного багажа. Но самое главное, он не обладает оригинальностью вашего мышления.

Шкляр. Ну знаете ли, столько воды утекло. Я стал другим. Во мне произошел переворот. (Выдержав паузу.) Да, я очень тоскую по жене и детям, но на ваши дешевые провокации поддаваться не стану. (Сычев с подчеркнутой отстраненностью разглядывает свои ногти.) Вам интересно, случайно, о чем я говорю?

Сычев. Да, да, да… Не обижайтесь, Ефим Ефимович. Я бью туда и сюда, бью как попало. Пока вы хорошо держитесь, но я найду слабое место. Наверное, вы уже поняли – мне поручают самые сложные случаи. Безнадежные. А знаете почему?

Шкляр. Почему?

Сычев. У меня есть терпение и такт. Я подбираю ключ к любому замку.

Шкляр. Вы зря тратите свое время.

Сычев. Совсем не зря. Мне интересно беседовать с вами. Хочу вам снова сознаться. (Понизив голос.) Среди евреев я чувствую себя русским, среди русских – евреем. Это вообще нормально? Я уже понял, что вы как интернационалист просто идете дальше. А я все время оборачиваюсь.

Шкляр(участливо). Этот вопрос мучил писателя Юрия Нагибина. В нем текла кровь русского дворянина, но сильнейшее влияние на Юрия Марковича оказал отчим – адвокат Марк Левенталь. Нагибин считал национализм дрянью и мелочью, но не раз попадался на эту удочку. Правда, он делал это очень честно, поэтому и талантливо.

Сычев. Нагибина я люблю. Пожалуйста, будьте со мною искренним.

Шкляр. Странно слышать такое от следователя.

Сычев. Не странен кто ж?


У Сычева игривое настроение. В нем просыпается злой озорник.


Сычев. Ефим Ефимович, не могли бы вы набросать портрет русского культурного героя. И, если возможно, – еврейского культурного героя. Так сказать, для сравнения.

Шкляр. Что, прямо сейчас?

Сычев. Ну да, профессор. Как никак, вы доктор филологии. А может быть, вы только выдаете себя за доктора? Диплом в метро купили. Диссертацию за вас накатал научный негр. Мы знаем, как обделываются такие дела. Не хочу показаться грубым, но с этой вашей политической пьесой вы темните. «Рубиновая ночь». Не пошловато? Не ваш стиль. Как гласит поговорка: обманул в малом, обманет и во многом.

Шкляр(озадаченно). Получается, что мое дело десять лет лежало под сукном?

Сычев(зябко позевывая). Каждая бумажка должна вылежаться, но не залежаться. Еще есть вопросы?

Шкляр. Нет.

Сычев. Итак. Я жду лекции, профессор.

Шкляр. Избавьте меня от проверки на профпригодность.

Сычев(мягко). Я настаиваю.

Шкляр. Я не привык читать лекцию сидя.

Сычев. Да, да, да… Встаньте, разомните ноги.

Шкляр(поднимается и подходит к зарешеченному окну). С чего же начать?

Сычев. Начните с шестого дня творения.

Шкляр. Культура у евреев прочно связана с религией. Поэтому здесь уместнее говорить о герое еврейской культурно-религиозной традиции.

Сычев. Как он выглядит?

Шкляр. Это такой непричесанный спорщик с покушением на святость. Часто его житие напоминает горький анекдот. В советском изводе анекдот звучит так. Раньше Абрам жил напротив тюрьмы, теперь он живет напротив своего дома.

Сычев. Кажется, это про вас, Шкляр.

Шкляр(игнорируя подначки дознавателя). Или другая ситуация, постсоветская, хотя по сути та же самая. «Почему вы не уезжаете в Израиль?» – спрашивают его. «Зачем? Мне и здесь плохо»… Только будучи знатоком Писания, он может познать Всевышнего.

Сычев. Ну, а как насчет Запада? Почему вы не эмигрировали, когда еще была возможность?

Шкляр(смущаясь). На Западе об истине говорить неприлично.

Сычев. Как я понимаю, на меньшее вы не согласны.

Шкляр. Они будут смеяться. Вот вы не смеетесь.

Сычев(с резкостью). А на Востоке болтать небезопасно. С вами может что-нибудь случиться.

Шкляр. Все, что может случиться, это не то, что есть. Бог есть. С Ним ничегó не может случиться.

Сычев. Теперь передо мной проповедник. Так вот как это происходит.

Перейти на страницу:

Все книги серии Humanitas

Индивид и социум на средневековом Западе
Индивид и социум на средневековом Западе

Современные исследования по исторической антропологии и истории ментальностей, как правило, оставляют вне поля своего внимания человеческого индивида. В тех же случаях, когда историки обсуждают вопрос о личности в Средние века, их подход остается элитарным и эволюционистским: их интересуют исключительно выдающиеся деятели эпохи, и они рассматривают вопрос о том, как постепенно, по мере приближения к Новому времени, развиваются личность и индивидуализм. В противоположность этим взглядам автор придерживается убеждения, что человеческая личность существовала на протяжении всего Средневековья, обладая, однако, специфическими чертами, которые глубоко отличали ее от личности эпохи Возрождения. Не ограничиваясь характеристикой таких индивидов, как Абеляр, Гвибер Ножанский, Данте или Петрарка, автор стремится выявить черты личностного самосознания, симптомы которых удается обнаружить во всей толще общества. «Архаический индивидуализм» – неотъемлемая черта членов германо-скандинавского социума языческой поры. Утверждение сословно-корпоративного начала в христианскую эпоху и учение о гордыне как самом тяжком из грехов налагали ограничения на проявления индивидуальности. Таким образом, невозможно выстроить картину плавного прогресса личности в изучаемую эпоху.По убеждению автора, именно проблема личности вырисовывается ныне в качестве центральной задачи исторической антропологии.

Арон Яковлевич Гуревич

Культурология
Гуманитарное знание и вызовы времени
Гуманитарное знание и вызовы времени

Проблема гуманитарного знания – в центре внимания конференции, проходившей в ноябре 2013 года в рамках Юбилейной выставки ИНИОН РАН.В данном издании рассматривается комплекс проблем, представленных в докладах отечественных и зарубежных ученых: роль гуманитарного знания в современном мире, специфика гуманитарного знания, миссия и стратегия современной философии, теория и методология когнитивной истории, философский универсализм и многообразие культурных миров, многообразие методов исследования и познания мира человека, миф и реальность русской культуры, проблемы российской интеллигенции. В ходе конференции были намечены основные направления развития гуманитарного знания в современных условиях.

Валерий Ильич Мильдон , Галина Ивановна Зверева , Лев Владимирович Скворцов , Татьяна Николаевна Красавченко , Эльвира Маратовна Спирова

Культурология / Образование и наука

Похожие книги

12 великих трагедий
12 великих трагедий

Книга «12 великих трагедий» – уникальное издание, позволяющее ознакомиться с самыми знаковыми произведениями в истории мировой драматургии, вышедшими из-под пера выдающихся мастеров жанра.Многие пьесы, включенные в книгу, посвящены реальным историческим персонажам и событиям, однако они творчески переосмыслены и обогащены благодаря оригинальным авторским интерпретациям.Книга включает произведения, созданные со времен греческой античности до начала прошлого века, поэтому внимательные читатели не только насладятся сюжетом пьес, но и увидят основные этапы эволюции драматического и сценаристского искусства.

Александр Николаевич Островский , Иоганн Вольфганг фон Гёте , Оскар Уайльд , Педро Кальдерон , Фридрих Иоганн Кристоф Шиллер

Драматургия / Проза / Зарубежная классическая проза / Европейская старинная литература / Прочая старинная литература / Древние книги
Общежитие
Общежитие

"Хроника времён неразумного социализма" – так автор обозначил жанр двух книг "Муравейник Russia". В книгах рассказывается о жизни провинциальной России. Даже московские главы прежде всего о лимитчиках, так и не прижившихся в Москве. Общежитие, барак, движущийся железнодорожный вагон, забегаловка – не только фон, место действия, но и смыслообразующие метафоры неразумно устроенной жизни. В книгах десятки, если не сотни персонажей, и каждый имеет свой характер, своё лицо. Две части хроник – "Общежитие" и "Парус" – два смысловых центра: обывательское болото и движение жизни вопреки всему.Содержит нецензурную брань.

Владимир Макарович Шапко , Владимир Петрович Фролов , Владимир Яковлевич Зазубрин

Драматургия / Малые литературные формы прозы: рассказы, эссе, новеллы, феерия / Советская классическая проза / Самиздат, сетевая литература / Роман