Читаем Старая дорога. Эссеистика, проза, драматургия, стихи полностью

Сычев. Знаете, что меня больше всего возмущает? Ваша полная безответственность. Поставить свое имя на чужой пьесе. Да еще какой! Антигосударственной направленности. О чем вы думали, Ефим Ефимович? Поверьте, я желаю вам добра. Но меня тревожит еще кое-что, дорогой профессор. Мы живем с вами в одной стране. Неужели вас все устраивает? Просто поразительно. Неужели вы готовы принять ее такой, какая она есть? Готовы мириться с очевидным злом?

Шкляр. Я даже вас принимаю таким, каков вы есть.

Сычев(с нажимом). Зло нужно называть злом, если оно – зло. И искоренять его, а не пересиживать на теплой печке. Бог не пошлет калачи, если лежать на печи.

Шкляр. Вы никогда не сравнивали русских и немецких бесов? Русским бесенятам волюшку подавай, кровушку и самосуд. Немецкие бесы ревнители дисциплины и порядка: зло вещь серьезная, и оно должно быть при плаще и шпаге. Русские бесенята со смеху бы покатились, потому что они знают, что зло – оно от скуки и плохих дорог. (Увлекается.) Все русские черти мелкопоместны и жуликоваты. Любое дело развалят, даже злое. Пропьют оборудование и прольют много бессмысленной крови, коли доверят им серьезную переделку мира. Немецкие черти великие опробыватели и лишней крови проливать не станут, а только ту, которая необходима для чистоты эксперимента. Немецкое зло рассудочно, равно как и добро. У них добро на голой прагматике замешено. И пусть, пусть! А у нас и зло, и добро иррационально. Мы совершенно непредсказуемы. Как же можно искоренять зло, когда ты себя не знаешь?

Сычев. Смотря о каком зле речь. Если это враг государства – раздави гадину!

Шкляр. Да о каком бы зле ни шла речь. Не важно, какое именно наше зло ты собрался искоренять. (Выдержав паузу.) Как искоренить зарвавшийся правящий режим? Пойти на него войной? Но тот, кто воюет, обязательно заскучает. В осенних сумерках, этаким промозглым днем он непременно достанет из мешка своих бесенят и заставит их плясать. Потом приохотит их к протестной риторике и даст им какой-нибудь флаг. Наплодит целую кучу плоских односторонних либералов, которые дискредитируют идею свободы, и уж точно не смогут ее защитить.

Сычев(произносит то, чего сам от себя не ожидает). Но вы понимаете, что ставите крест на протестном движении? (Пытается выйти из щекотливого положения.) Вы что же, хотите оставить наше ведомство без работы?

Шкляр. Вовсе нет. Я даю вам работу, но я не хочу делать ее за вас. Я ходил на марши протеста и демонстрировал свой мирный настрой. Мне было немного стыдно, когда ревущая толпа поносила правящую партию. Меня ужаснула мысль о том, как легко стать толпой. Я молчал и смущенно улыбался.

Сычев. Но разве это не абсурд?

Шкляр. Не больший абсурд, чем бороться с дьяволом. Мудрец сказал, что победить дьявола нельзя. Можно, нужно ощутить, что дьявола нет.

Сычев(в запале). Вы хотите сказать, что нет Америки? Нет плана растлить нас? Нет террористов-смертников? Нет пятой колонны? (Войдя во вкус.) Я даже по другому спрошу, и не побоюсь этого. Вы хотите сказать, что нет продажных судей, сфабрикованных политических дел, расправы над неугодными, откровенной лжи? (Озирается и переходит на доверительный шепот, чтобы объяснить свою эскападу против правящего режима.) Я хочу уважать своих врагов, а самое главное – понимать их. Ведь я не могу бороться с тем, чего я не понимаю.

Шкляр(со вздохом). Да, дьявол есть. Но он сотворен нами. Дьявол не настоящая реальность. Это наше создание. Он дело наших рук. Но если мы пребываем в настоящей реальности, то там его нет. На глубине бытия дьявола нет.

Сычев(негодуя). Опять этот ваш птичий язык!

Шкляр. Да, есть и процессы, и расправы. Шахиды есть. И Госдеп не дремлет. Этим никого не удивишь. Но есть и другая точка отсчета. Есть такая внутренняя тишина, которую ничто не может нарушить. И когда ты пребываешь в этой тишине, то нет смятения, страха, гнева. Нет мелкого вседневного раздражения жизнью и собой.

Сычев. А вот я вас и посажу в лужу! Как насчет Адольфа Гитлера? С Адольфом тоже нужно мириться? С абсолютным-то злом? Его тоже нет? Что скажите, господин Спокойствие?

Шкляр. Выпалывать зло необходимо, но важно помнить – это только прополка, корней никогда не вытащишь. Корень зла ты не найдешь… Мой духовный наставник прошел всю войну. Был ранен. Свято чтил воинское братство. Но в Берлине он увидел, как солдаты за несколько дней превращаются в солдатню: до какого скотства готовы опуститься отдельно взятые победители. Это была уже не доблестная армия. Порою это была ополоумевшая толпа мародёров и насильников. А толпа всегда ищет и находит корень зла.

Перейти на страницу:

Все книги серии Humanitas

Индивид и социум на средневековом Западе
Индивид и социум на средневековом Западе

Современные исследования по исторической антропологии и истории ментальностей, как правило, оставляют вне поля своего внимания человеческого индивида. В тех же случаях, когда историки обсуждают вопрос о личности в Средние века, их подход остается элитарным и эволюционистским: их интересуют исключительно выдающиеся деятели эпохи, и они рассматривают вопрос о том, как постепенно, по мере приближения к Новому времени, развиваются личность и индивидуализм. В противоположность этим взглядам автор придерживается убеждения, что человеческая личность существовала на протяжении всего Средневековья, обладая, однако, специфическими чертами, которые глубоко отличали ее от личности эпохи Возрождения. Не ограничиваясь характеристикой таких индивидов, как Абеляр, Гвибер Ножанский, Данте или Петрарка, автор стремится выявить черты личностного самосознания, симптомы которых удается обнаружить во всей толще общества. «Архаический индивидуализм» – неотъемлемая черта членов германо-скандинавского социума языческой поры. Утверждение сословно-корпоративного начала в христианскую эпоху и учение о гордыне как самом тяжком из грехов налагали ограничения на проявления индивидуальности. Таким образом, невозможно выстроить картину плавного прогресса личности в изучаемую эпоху.По убеждению автора, именно проблема личности вырисовывается ныне в качестве центральной задачи исторической антропологии.

Арон Яковлевич Гуревич

Культурология
Гуманитарное знание и вызовы времени
Гуманитарное знание и вызовы времени

Проблема гуманитарного знания – в центре внимания конференции, проходившей в ноябре 2013 года в рамках Юбилейной выставки ИНИОН РАН.В данном издании рассматривается комплекс проблем, представленных в докладах отечественных и зарубежных ученых: роль гуманитарного знания в современном мире, специфика гуманитарного знания, миссия и стратегия современной философии, теория и методология когнитивной истории, философский универсализм и многообразие культурных миров, многообразие методов исследования и познания мира человека, миф и реальность русской культуры, проблемы российской интеллигенции. В ходе конференции были намечены основные направления развития гуманитарного знания в современных условиях.

Валерий Ильич Мильдон , Галина Ивановна Зверева , Лев Владимирович Скворцов , Татьяна Николаевна Красавченко , Эльвира Маратовна Спирова

Культурология / Образование и наука

Похожие книги

12 великих трагедий
12 великих трагедий

Книга «12 великих трагедий» – уникальное издание, позволяющее ознакомиться с самыми знаковыми произведениями в истории мировой драматургии, вышедшими из-под пера выдающихся мастеров жанра.Многие пьесы, включенные в книгу, посвящены реальным историческим персонажам и событиям, однако они творчески переосмыслены и обогащены благодаря оригинальным авторским интерпретациям.Книга включает произведения, созданные со времен греческой античности до начала прошлого века, поэтому внимательные читатели не только насладятся сюжетом пьес, но и увидят основные этапы эволюции драматического и сценаристского искусства.

Александр Николаевич Островский , Иоганн Вольфганг фон Гёте , Оскар Уайльд , Педро Кальдерон , Фридрих Иоганн Кристоф Шиллер

Драматургия / Проза / Зарубежная классическая проза / Европейская старинная литература / Прочая старинная литература / Древние книги
Общежитие
Общежитие

"Хроника времён неразумного социализма" – так автор обозначил жанр двух книг "Муравейник Russia". В книгах рассказывается о жизни провинциальной России. Даже московские главы прежде всего о лимитчиках, так и не прижившихся в Москве. Общежитие, барак, движущийся железнодорожный вагон, забегаловка – не только фон, место действия, но и смыслообразующие метафоры неразумно устроенной жизни. В книгах десятки, если не сотни персонажей, и каждый имеет свой характер, своё лицо. Две части хроник – "Общежитие" и "Парус" – два смысловых центра: обывательское болото и движение жизни вопреки всему.Содержит нецензурную брань.

Владимир Макарович Шапко , Владимир Петрович Фролов , Владимир Яковлевич Зазубрин

Драматургия / Малые литературные формы прозы: рассказы, эссе, новеллы, феерия / Советская классическая проза / Самиздат, сетевая литература / Роман