— Так надо было его там хватать сразу, на вокзале, если вы были уверены.
— Хватать и спугнуть? А если у него документы в порядке? За одно подозрительное выражение глаз да за фасонистую кепку задерживать человека мы не имеем права. Я поступил иначе. Подождал, пока подали поезд, и сел с ним в один вагон, благо что плацкарты он не взял, а протискался в общий. Лег с ним рядом на верхней полке в одном купе и сразу захрапел. Повертелся он тоже, глянул на меня, сонного, и задремал. А надо тебе сказать, что для агентов вражеских, особенно когда у них явки горят, поезд часто заменяет гостиницу, даже при езде на короткие расстояния. Спит морским сном: одно ухо отдыхает, а другое слышит. Убедился я, что он задремал, слез тихонько с полки, вынул парабеллум, толкнул его сразу под бок и крикнул: «Эй ты, илесь дал за чапке?» А он спросонья по-своему: «Пьенць злотых!» Осветил я его фонариком, приказал руки вверх поднять, а в Фастове с ним вместе сошел. Сдал его линейному уполномоченному ОДТОГПУ. Обыскали его, молодчика, и что ты думаешь? Документы верные. Чисто сделаны. А у самого в кармане — две немецкие гранаты, наган да «стейер» с пятью набитыми обоймами. Но эти «пять злотых» — самая веская улика: какой же советский человек, даже спросонья, даже в бреду, скажет, что он покупал свою одежду за злотые, марки или фунты стерлингов? Повезли его, молодчика, сразу на дрезине в Киев.
— Здорово вы его поймали, — протянул я с восхищением. — А куда он ехал?
— Кто знает? Пусть его, голубчика, теперь наши хлопцы в Киеве размотают.
— А много таких агентов пробирается к нам? — спросил я осторожно.
— На наш век хватит. Сказал же Феликс Эдмундович, что если ГПУ и умрет, то только через пять минут после гибели капитализма, но ни одной минутой раньше… Ну, давай возвращаться. Тут на добрый костер хватит, а ребята еще поднесут! — И, затянув узеньким ремешком охапку хвороста, Вукович легко взвалил ее на плечи. Отмахиваясь от комаров, уже начинавших жалить нас в тени, он пошел к реке.
…Пока мы собирали валежник, Головацкий и Наташа, сидя на траве, обрезали с бараньей ноги мясо. Головацкий срезывал его ломтями, а потом делил на кубики примерно одного размера и швырял в крынку. Тем временем Сережа Шерудилло чистил поодаль чеснок, отшелушивая с зубчиков белую кожуру. Наташа старалась подражать Толе, но у нее не было той уверенности, что у нашего шашлычного мастера.
— А нам что прикажете делать? — спросил Вукович.
— Чистить лук и резать круглыми дольками, — бросил Головацкий.
Оказалось — это самая паскудная работа. Уже после второй головки я увидел солнце сквозь пелену слез, как в затмение.
запел Головацкий, наблюдая мои страдания.
— Тебе хорошо смеяться, а у меня от этого проклятого лука скоро глаза повылезают.
— Ничего не повылезают. Чище будут. Лечебное же средство, — отозвался Шерудилло.
Заплакал и Вукович, твердый, ловкий и умный человек, поймавший так неожиданно опасного шпиона.
«Вот если бы я был таким хитрым, как он! Ведь сколько еще врагов шатается вокруг нас? А как их всех опознать, не имея опыта?»
…Думая так, я отворачивался от груды кружочков нарезанного лука. Тут Головацкий поднялся и стал по очереди накладывать в глиняную кринку, где раньше было молоко, то куски баранины, то кружочки лука, то дольки чеснока, то лавровый лист, пересыпая этот «винегрет» попеременно то черным перцем, то солью. Когда горшок наполнился, Толя вынул из кармана бутылочку с уксусом, откупорил ее острием ножа и вылил в мясо все содержимое.
— Полный порядок! — сказал он облегченно. — Конец первой серии. Королева лесов — Руфь Ролланд до окончания антракта остается висеть над пропастью. Пока мы будем купаться, все мясо основательно попреет, уксусом пропитается, и шашлык получится что надо!
— Ну, а кости куда? — спросила Наташа. — Видишь, сколько еще осталось на них мяса, говорила — надо меньше брать.
— Все пойдет в один трюм, Наташенька, — сказал Головацкий. — Командую парадом я! Ты возьми заверни их пока в газетку, положи в корзинку и подвесь вот на ту сосну, а то не ровен час собакевич какой бродячий ими полакомится.
Мы обломали низкие ветки на соседней сосне и подцепили на них горшок с шашлыком и корзину с костями.
Шерудилло первым полез в воду узкой речушки с крутыми, обрывистыми берегами. Достаточно было несколько раз взмахнуть руками, и уже был на другой стороне, там, где виднелся блокпост 67-го километра железнодорожного пути, ведущего в сторону Житомира. Сережа поплыл узким водным коридором вниз по течению, и вскоре к нему присоединились мы.